Спустя мгновение Пендергаст вошел в комнату наблюдения с выражением раздражения на лице, стряхивая пух с плеча своего костюма.
— Ну что же, Винсент, — начал он, — я не вижу особого резона оставаться здесь и дальше. Какой в этом смысл? Я боюсь, что наш друг, как это говорится, хм, сорвался с подшипников?
— Съехал с катушек.
— Спасибо за подсказку, — он повернулся к Спандау. — В очередной раз, мистер Спандау, я благодарю вас за неоценимую помощь. Пожалуйста, дайте мне знать, если его бредни прояснятся.
Спандау пожал протянутую руку.
— Непременно, так и сделаю.
Покинув тюрьму в компании д’Агосты, Пендергаст достал свой сотовый телефон начал набирать номер.
— Я беспокоился, что нам снова придется взять ночной рейс, чтобы вернуться в Нью-Йорк, — сказал он. — Но наш друг оказался настолько необщительным, что мы можем успеть на более ранний самолет. Я сейчас это проверю, если вы не возражаете. Сейчас от этого человека мы больше ничего не добьемся. И, смею полагать, что никогда не добьемся.
Д'Агоста сделал глубокий вдох.
— Объясните мне, какого черта там сейчас произошло?
— Что вы имеете в виду?
— Все эти сумасшедшие вопросы. Про цветы, лилии. Как вы узнали, что он отреагирует на них?
Пендергаст опустил телефон, отменив вызов.
— Это было обоснованное предположение.
— Да, но откуда?
Пендергаст ответил лишь после небольшой паузы. Когда он заговорил, его голос прозвучал совсем тихо:
— Потому что, мой дорогой Винсент, наш пленник — не единственный, кто в последнее время начал чувствовать запах цветов.
32
Пендергаст проскользнул в музыкальную комнату особняка на Риверсайд-Драйв так неожиданно, что Констанс, вздрогнув, оборвала игру на клавесине. Остановившись, она пронаблюдала за тем, как он прошел к буфету, возложил на него большую пачку бумаг, достал выпуклый бокал, налил себе приличную порцию абсента, на специальную ложку-шумовку положил кубик сахара, растворил его ледяной водой из графина, а после забрал бумаги и направился к одному из кожаных кресел.
— Не стоило переставать играть из-за меня, — сказал он.
Констанс, опешив от его отрывистого тона, продолжила играть сонату Скарлатти. Пусть сейчас она видела Пендергаста лишь краем глаза, она все равно ощутила, что с ним творится что-то неладное. Он сделал поспешный глоток абсента и с грохотом поставил стакан на стол, после чего поднял его снова и еще раз нервно отхлебнул. Одна его нога неравномерно постукивала по поверхности персидского ковра, не попадая в ритм музыки. Пендергаст пролистал бумаги — судя по всему, это был набор старинных научных трактатов, медицинских журналов и газетных вырезок — прежде чем отложить их в сторону. Когда последовал третий глоток напитка, Констанс снова перестала играть. Это было дьявольски сложное произведение, требовавшее абсолютной концентрации, и она не могла продолжать игру в таких условиях. Констанс требовательно повернулась к Пендергасту лицом.
— Я полагаю, что поездка в Индио обернулась разочарованием, — заметила она.
Пендергаст, просматривая одну из оформленных голографий, кивнул, даже не взглянув на Констанс.
— Тот мужчина так ничего и не сказал?
— О, нет, напротив, он был очень многословен.
Констанс нервно разгладила свою юбку спереди.
— И?
— Это все бред.
— Что он сказал?
— Как я уже сказал, бред.
Констанс сложила руки.
— Я хотела бы знать точно, что именно он сказал.
Пендергаст повернулся к ней, его светлые глаза сузились.
— Ты сегодня слишком настойчива.
Констанс продолжала ждать.
— Мужчина говорил о цветах.
— Не о лилиях ли, случайно?
Он ответил с сомнением в голосе:
— Да. Как я уже неоднократно говорил, это был бессмысленный бред.
Констанс промолчала. И она, и Пендергаст хранили тишину еще несколько минут. Агент в задумчивости осушил свой стакан, встал и вернулся к буфету, собираясь налить себе следующую порцию.
— Алоизий, — настойчиво обратилась к нему Констанс, — тот человек мог сказать глупость, но это явно был не бессмысленный бред.