— В сорок третьем году военное командование взяло на себя все расходы и хлопоты, связанные с перевозкой останков Уильяма Мида из Аризоны. Его тело было уложено в запломбированный гроб, так как находилось в таком состоянии, что его нельзя было показать. Похоронили его на городском кладбище.
— Но в каком городе?
— Здесь, в Санта-Тересе. Именно здесь проживал Мид со своей женой. Когда его призвали в армию, он жил на Лос-Баньос стрит, две тысячи сто тридцать шесть. Если повезет, возможно, мы найдем по этому адресу его жену.
Когда мы ехали через весь город в пикапе Пурвиса, мне подумалось, что это дело, тянувшееся тридцать два года, неожиданно очертило большой круг и вернулось к исходному пункту. Мы проехали Олив-стрит, миновали дом Джонсонов, а затем место, где я нашел умирающего Пола Граймса.
Лос-Баньос проходила параллельно Олив-стрит, кварталом дальше к северу от автострады. Старый каменный дом номер 2136 был давным-давно перестроен и разделен на врачебные кабинеты.
С одной стороны над ним возвышалось современное здание медицинского центра, а с другой приютился деревянный домик довоенной постройки; в одном из его окон я заметил картонную вывеску: «Сдается комната».
Пурвис вылез из машины и забарабанил кулаком в дверь домика. На стук показался какой-то пожилой мужчина. Его дряблая, сморщенная шея, выглядывавшая из рубашки без ворота, казалось, пульсировала недоверием.
— В чем дело?
— Меня зовут Пурвис. Я заместитель коронера.
— Здесь никто не умер. Во всяком случае, после смерти моей жены.
— Меня интересует мистер Уильям Мид. Он был вашим соседом?
— Верно, он жил здесь какое-то время. Но тоже умер. Еще во время войны. Его убили где-то в Аризоне. Мне известно об этом от его жены. Я не покупаю местной газеты и никогда ее ни читаю. Там печатают одни плохие новости. — Прищурившись, он посмотрел на нас сквозь сетку от насекомых, как будто и мы были вестниками дурных новостей. — Вы это хотели узнать?
— Вы нам очень помогли, — отозвался Пурвис. — А вы случайно не знаете, что сталось с женой Мида?
— Она живет здесь неподалеку. Нашла себе другого мужа и переехали на Олив-стрит. Но и на этот раз ей не повезло.
— Что вы имеете в виду?
— Второй муж оказался пьяницей. Только не говорите, что это я вам сказал. Ей приходится тяжко вкалывать, чтобы у него были деньги на выпивку.
— А где она сейчас работает?
— В больнице, медсестрой.
— Ее мужа зовут Джонсон?
— Точно. Зачем спрашиваете, если сами знаете?
41
Мы ехали вдоль густого ряда деревьев, посаженных на Олив-стрит лет сто назад, а может, и больше. Шагая рядом с Пурвисом в направлении тени, отбрасываемой домом в лучах солнца, я испытывал такое ощущение, как будто прошлое с его удушливой атмосферой затрудняло мне дыхание.
Женщина, выдававшая себя за миссис Джонсон, тотчас же отворила дверь, словно поджидала нас. Я почувствовал на своем лице почти ощутимое прикосновение ее угрюмого взгляда.
— Что вам нужно?
— Можно нам войти? Это заместитель коронера, мистер Пурвис.
— Я знаю, — проговорила она, обращаясь к нему. — Мне случалось видеть вас в больнице. Только не понимаю, зачем вам входить. Дома, кроме меня, никого нет, а все, что должно было случиться, уже случилось. — Мне показалось, что она не столько констатирует факт, сколько выражает надежду.
— Мы хотим поговорить о событиях прошлого, — сказал я. — Одним из них является смерть Уильяма Мида.
— Никогда не слышала о таком, — не моргнув глазом, отозвалась она.
— Я позволю себе освежить вашу память, — холодно и спокойно произнес Пурвис. — Согласно имеющейся у меня информации, Уильям Мид был вашим мужем. Когда в тысяча девятьсот сорок третьем году он был убит в Аризоне, его тело было перевезено сюда и похоронено. Моя информация верна?
Взгляд ее темных глаз остался невозмутимым.
— Я как-то успела позабыть обо всем этом. Мне всегда удавалось вычеркивать из памяти то, что я считала ненужным. И мои более поздние тяжелые переживания в некотором смысле стерли в моем сознании прошлое, понимаете?
— Можно нам войти, присесть ненадолго и поговорить с вами обо всем этом? — спросил Пурвис.
— Пожалуйста.
Она отстранилась и позволила нам войти в узкую прихожую. У нижней ступеньки лестницы стоял большой потрепанный матерчатый чемодан. Я приподнял его — он оказался тяжелым.
— Не надо его трогать, — сказала она.
Я поставил чемодан на место.
— Вы собираетесь уезжать?
— А если даже и так, то что? Я не сделала ничего плохого. И имею право поступать, как мне заблагорассудится. Я осталась одна. Муж исчез, а Фрэд переезжает.