— Куда он собрался?
— Он даже не хочет мне сказать. Наверное, едет куда-нибудь с той девушкой. Я вложила в этот дом двадцать пять лет тяжелого труда и в конце концов оказалась в нем одна. Одна, без цента за душой и с долгами. Почему бы мне не уехать?
— Потому что вы подозреваетесь в совершении преступления, — сказал я. — Каждый ваш неосторожный шаг может ускорить арест.
— В чем меня подозревают? Я не убивала Уильяма Мида. Это произошло в Аризоне, а я тогда работала медсестрой здесь, в Санта-Тересе. Когда мне сказали, что он убит, я пережила самое сильное потрясение в жизни. И по-прежнему чувствую его последствия. Всегда буду чувствовать. Когда его хоронили, мне хотелось сойти в могилу вместе с ним.
Я ощутил невольное сочувствие к ней, но постарался справиться с ним.
— Мид не единственная жертва. Кроме него погибли также Пол Граймс и Джейкоб Уитмор, люди, у которых были какие-то дела с вами и с вашим мужем. Граймса убили здесь, на этой самой улице. А Уитмора, возможно, утопили в вашей ванной.
Она посмотрела на меня с изумлением:
— Не понимаю, о чем вы говорите?
— Охотно объясню. Но это, вероятно, займет какое-то время. Не могли бы мы пройти в комнату и сесть?
— Нет, — запротестовала она. — Я не желаю этого. Меня и так целый день забрасывали вопросами. Мистер Лэкнер посоветовал мне больше ничего не говорить.
— Может, мне стоит ознакомить миссис Джонсон с ее правами? — неуверенно проговорил Пурвис. — Как вы думаете, Арчер?
Его нерешительность прибавила ей сил и склонила к тому, чтобы перейти в наступление.
— Я знаю свои права. Я не обязана разговаривать ни с вами, ни с кем-то другим. А вы не имеете права вторгаться в мое жилище.
— Никто и не прибегал к насилию. Вы сами пригласили нас войти.
— Ничего подобного. Вы вошли самовольно, угрозами принудив меня впустить вас.
Пурвис испуганно посмотрел на меня, бледнея при мысли, что, возможно, допустил какую-то процессуальную оплошность.
— Давайте пока этим ограничимся, Арчер. Ведь допрос свидетелей все равно не относится к моей компетенции. По-моему, окружной прокурор не захочет выдвигать обвинение против нее. Мне бы не хотелось на данном этапе осложнять дело.
— Какое дело? — воскликнула она в неожиданном приливе отваги. — Нет никакого дела. Вы не имеете права приставать ко мне и преследовать.
И все потому, что я бедная женщина, без друзей и с помешанным мужем, который из-за своей болезни даже не знает толком, кто он такой.
— А кто он такой? — прервал я ее.
Она со страхом посмотрела на меня и осеклась.
— Кстати говоря, почему вы пользуетесь фамилией Джонсон? — продолжал допытываться я. — Разве вы были когда-нибудь женой Джерарда Джонсона? Или Чентри, убив настоящего Джонсона, присвоил его фамилию?
— Я ничего вам не скажу, — повторила она. — Немедленно убирайтесь отсюда!
Пурвис был уже на крыльце, не желая иметь ничего общего с моим способом вести допрос. Я вышел вслед за ним, и мы распрощались на тротуаре перед домом.
Я уселся в свой автомобиль и попытался привести в порядок всю эту историю. Она началась столкновением между братьями — Ричардом Чентри и Уильямом Мидом. Ричард явно украл картины Уильяма и его девушку, а в конце концов убил его, бросив тело в пустыне Аризоны.
Потом Ричард переехал с девушкой в Санта-Тересу, и его так никогда и не вызвали на допрос в Аризону. Он преуспел в Калифорнии и в течение семи лет сумел стать выдающимся художником, как будто смерть Уильяма сделалась питательной средой для развития его таланта. Но затем его мир рухнул. Приятель Уильяма по армии, Джерард Джонсон, выйдя из госпиталя, нанес Ричарду визит.
Он посетил его дважды, приведя с собой во второй раз вдову Уильяма с сыном. Это был последний визит в его жизни. Ричард убил его и похоронил в собственной оранжерее. Потом, словно желая искупить вину, отказался от своего высокого положения и, взяв имя Джерарда, занял место Уильяма, поселился в доме на Олив-стрит и прожил там двадцать пять лет, постепенно превратившись в спившегося нелюдима.
В течение первых лет, пока возраст и пьянство не обеспечили ему надежную маскировку, он вынужден был жить в строгой изоляции, как сумасшедший родственник на чердаке. Но он не мог оставить живопись. И в конце концов сила таланта стала причиной его гибели.
Фрэд, очевидно, догадывался о том, что отец украдкой занимается живописью, и постепенно начал его отождествлять с исчезнувшим художником Чентри, что и объясняет сильнейший интерес к творчеству Чентри, который привел к краже или заимствованию картины Баймейеров.