— А что бы вы предприняли, если бы у вас была возможность?
Шериф снова замер, словно прислушиваясь к недоступным для моих ушей голосам прошлого. Г лаза его были прикрыты; казалось, он смотрит куда-то в пространство.
— Сделал бы все то же самое, — заявил он наконец сердито, с неестественной самоуверенностью. — Не понимаю, к чему вы клоните. Даже не знаю, зачем я вообще с вами разговариваю.
— Потому что вы честный человек и что-то вас тревожит.
— Но что?
— Да хотя бы судьба Милдред Мид. Вы опасаетесь, что с ней может что-то случиться.
— Не спорю, — признался он, глубоко вздохнув.
— Мне также кажется, что вам по-прежнему не дает покоя найденный тогда в пустыне труп.
Он пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал.
— Вы уверены, что это был труп ее сына, Уильяма? — спросил я.
Абсолютно уверен.
— А вы его знали?
— Не очень хорошо. Но при нем были документы. Кроме того, мы доставили из Тусона Милдред. Я присутствовала при опознании трупа. — И он снова погрузился в молчание.
— Милдред забрала труп с собой в Тусон?
— Она хотела это сделать. Но военные власти решили передать тело после вскрытия жене Мида. Пришлось упаковать бренные останки в запечатанный гроб и отослать жене, которая проживала в Калифорнии. Поначалу никто из нас не знал, что у него есть жена. Оказывается, он женился незадолго до того. Кажется, они обвенчались уже после того, как его забрали в армию… так мне сказал его друг.
— Здешний?
— Нет. Товарищ по армии. Я забыл его фамилию, что-то вроде Уилсон или Джексон. Так или иначе, он очень любил Мида, поэтому выпросил отпуск, чтобы приехать сюда и поговорить о нем со мной. Но я мало что мог сказать ему; только что у Мида в Калифорнии остались жена и сын. Я даже собирался съездить туда и повидаться с ними, но окружные власти отказались оплатить поездку. Товарища Мида срочно отправили на фронт, и больше я его никогда не видел, хотя позднее, уже после войны, он прислал мне открытку из госпиталя для инвалидов в Калифорнии. Во всяком случае я так и не довел следствие до конца. — Я заметил в его голосе следы угрызений совести.
— Я все же не понимаю, почему не допросили Ричарда Чентри.
— Все очень просто. Чентри покинул границы штата еще до обнаружения трупа. Я попытался вернуть его — поймите меня правильно, я вовсе не утверждаю, что он был виновен, — но начальство не поддержало меня в этом вопросе. Семейство Чентри все еще имело сильное политическое влияние, и их фамилия вообще не была упомянута. Даже умолчали о том факте, что Милдред Мид была его настоящей матерью.
— А старик Феликс Чентри был еще жив в сорок третьем году?
— Нет. Он умер годом раньше.
— Кто же руководил медной шахтой?
— Один человек, по фамилии Баймейер. Он не был еще официальным главой фирмы, но фактически всем управлял.
— И он добился того, чтобы Ричарда Чентри не допрашивали?
— Откуда мне знать?
Теперь он заговорил иным голосом, — очевидно, начал лгать или утаивать правду. Подобно любому шерифу в любом округе страны, он имел политические обязательства.
Я хотел спросить, кого он пытается выгородить, но отказался от своего намерения: ведь я находился далеко от родных мест, среди людей, которых не знал и не мог хорошенько понять, а в воздухе пахло неожиданными затруднениями.
21
Шериф слегка наклонился ко мне, словно желая подслушать мои мысли. Стоя так, в неподвижности, он напоминал готовящегося к атаке ястреба.
— Я был с вами откровенен, — сказал он. — А вы все скрываете от меня. Я даже не знаю, кого вы представляете.
— Баймейера, — ответил я.
Шериф широко улыбнулся, не показывая при этом зубов:
— Вы шутите.
— Нет. Я говорю серьезно. Эта девушка — его дочь, Его улыбка, не претерпев никаких видимых изменений, внезапно преобразилось в гримасу изумления и страха. Очевидно, он вовремя сообразил, что открывает свои чувства; расслабил мышцы лица, словно разжав стиснутый кулак, и придал ему выражение полного равнодушия, Только его быстрые серые глаза остались настороженными и враждебными. Большим пальцем он указал на гору, находившуюся за его спиной:
— Так, значит, девушка, которую вы там оставили, дочь Баймейера?