— Она сейчас в городе?
— Вы знаете, что да, иначе не задавали бы этот вопрос. Во всяком случае, была здесь. — Он протянул свободную руку и положил мне на плечо. — Только не говорите об этом Рут. Она дьявольски ревнива. Вы же знаете, как это бывает у женщин.
Внезапно я заметил луч света, проникший через открывшуюся дверь кабинета. На пороге появилась Рут Баймейер.
— Это неправда, что я дьявольски ревнива, — заявила она. — Может быть, иногда я и обнаруживала ревность, но всё же ты не имеешь права отзываться обо мне так.
Баймейер поднялся с места и повернулся к жене, которая, благодаря каблукам, была немного выше его. Его лицо застыло, приобретя выражение презрительной ненависти, которого я ранее на нем не замечал.
— Тебя пожирала ревность, — заговорил он. — Всю жизнь. Ты не хотела обеспечить мне нормальную интимную жизнь, но не могла вынести того, что это сделала другая женщина. Ты чертовски желала, чтобы я ее бросил, ты выжила ее из города.
— Мне просто было стыдно за тебя, — отозвалась миссис Баймейер с кисло-сладкой миной. — Ты бегал за этой бедной старой женщиной, которая была так больна и слаба, что едва держалась на ногах.
— Милдред не так уж стара. У нее больше секса в мизинце, чем у тебя во всем теле.
— Что ты можешь знать о сексе? Тебе нужна была мать, а не жена.
— Жена? — Он демонстративно оглянулся по сторонам. — Я не вижу здесь никакой жены. Я вижу женщину, которая отравила мне лучшие годы жизни.
— Потому что ты предпочитал эту старую ведьму!
— Не смей говорить о ней так!
Их ссора выглядела до смешного театральной. Произнося свои реплики, они краешком глаза посматривали на меня, словно я был арбитром, которому предстояло оценить их игру. Я подумал о Дорис, и мне пришло в голову, не служила ли и она зрительным залом для таких сцен.
Мне вспомнился ее рассказ о том, как она пряталась в ванной, в ящике для грязного белья, и я почувствовал бешенство, но скрыл свой гнев, — родители Дорис давали мне необходимую информацию. Впрочем, в настоящий момент оба они смотрели на меня, словно опасаясь, что потеряли аудиторию.
— Зачем вы купили эту картину? — спросил я у Рут Баймейер.
— Я не знала, что на ней изображена Милдред Мид. Это весьма идеализированный портрет, а теперь она просто старая, сморщенная баба. Почему я должна была связать ее с картиной?
— И все же связала, — вмешался Баймейер. — Впрочем, она и тогда была красивее, чем ты в свои лучшие годы. Вот этого-то ты и не могла вынести.
— Это тебя я не могла вынести.
— По крайней мере, теперь ты открыто признаешься в этом, а прежде твердила, что все наши ссоры возникают по моей вине. Я был Кинг Конгом из Коппер-Сити, а ты — невинной девочкой.
Не так уж ты невинна и не такая уж, черт побери, девочка.
— Да, — призналась она. — Я тоже стала толстокожей и грубой. Иначе я бы с тобой не выдержала.
С меня было довольно. Я пережил такого рода сцены в период разрушения собственной семьи. Они достигли той точки, когда ни одно из высказываний не отличалось полной правдивостью и не вносило ничего нового.
Я ощущал кислую, животную злобу, которую излучали их тела, и слышал быстрое, неровное дыхание. Встав между ними, я повернулся к Баймейеру.
— Где Милдред? — спросил я. — Я хочу поговорить с ней.
— Не знаю. Правда, не знаю.
— Он лжет, — заявила его супруга. — Он выписал ее в Санта-Тересу и нанял ей квартиру неподалеку от пляжа. У меня есть в этом городе кое-какие друзья, и я знаю, что здесь происходит. Я видела, как он протаптывает дорожку к ее двери, как ежедневно навещает ее. — Она повернулась к мужу: — Какой же ты, однако, подлец, если бегаешь из приличного дома, чтобы спать с сумасшедшей старухой.
— Я не спал с ней.
— Что же вы делали?
— Разговаривали. Выпивали по нескольку рюмок и просто болтали. Больше нам ничего не нужно.
— Просто-напросто невинная дружба, да?
— Именно так.
— И всегда так и было, — добавила она с иронией.
— Я этого вовсе не утверждаю.
— А что ты утверждаешь?
Некоторое время он старался взять себя в руки.
— Я любил ее, — наконец проговорил он.
Она как-то беспомощно посмотрела на него. Очевидно, никогда до этого он не говорил таких слов. Разразившись рыданиями, она опустилась в его кресло, опустив мокрое от слез лицо к самым коленям.
Баймейер тоже казался подавленным, почти вне себя. Я взял его под руку и отвел в противоположный конец кабинета.
— Где сейчас Милдред?