— Не я его совершила, — сказала она.
— Но вы поддержали его. Вы позволили убить человека в вашем доме, а потом похоронить его там, и сохранили тайну. Но, найдя этот выход, вы оба совершили ошибку. Он платил за нее всю оставшуюся жизнь. Убийство Джерарда Джонсона отдало его в руки вдовы Вильяма Мида, женщины, назвавшейся именем Джонсона. Не знаю, зачем он ей понадобился. Возможно, в прошлом их что-то связывало. А может быть, она просто решила заключить с Хантри простую, примитивную сделку. Убийца ее мужа должен был занять его место. Не знаю только почему Хантри принял ее условия? А вы, миссис?
Какое-то время она тянула с ответом, но в конце концов произнесла:
— Мне ничего об этом неизвестно. Я понятия не имела, что Ричард живет в этом же городе. Я даже не знала, жив ли он. В течение всех этих двадцати пяти лет он ни разу не дал о себе знать.
— Вы видели его в последнее время?
— Нет, и видеть не желаю.
— Боюсь, что придется. Вас пригласят на опознание. Собственно, его личность не вызывает особых сомнений. Он деградировал физически и психически. Думаю, он пережил психический кризис после убийства Джонсона, а возможно, даже ранее. Но до сих пор может рисовать. Возможно, его картины не так хороши, как ранее, но создать их не мог никто другой.
— Я вижу, вы не только детектив, но и искусствовед, — проговорила она с иронией.
— Нет, но у меня в багажнике одно из его недавно написанных полотен. И не только я считаю, что это картина Хантри.
— Вы говорите об этом портрете Милдред Мид?
— Да. Сегодня утром я нашел его на чердаке у Джонсона, где, собственно, он и был создан. Там был исток всей интриги, эта картина, пожалуй, является центром расследования. Во всяком случае, благодаря ей я был втянут во все это. И именно эта картина стала причиной нынешних тревог Хантри и подтолкнула его к новым убийствам.
— Мне это не слишком понятно, — сказала Франсин Хантри. Но она, казалось, заинтересовалась, словно разговор о работах мужа действовал на нее как стимулятор.
— Мы имеем дело с весьма запутанной цепочкой событий, — сказал я. — Женщина, с которой он жил на Олив-Стрит, — будем называть ее миссис Джонсон — продала эту картину художнику и перекупщику по имени Джейкоб Витмор. Таким образом всплыла истинная личность Хантри. Витмор продал картину Граймсу, чем еще больше принудил Хантри выйти из укрытия.
Граймс установил, что картина принадлежит кисти Хантри и, скорей всего, использовал это знание, чтобы шантажировать миссис Джонсон, принуждая ту воровать для него наркотики. Наверняка он требовал также еще картин Хантри. Граймс продал портрет Милдред Мид миссис Рут Баймеер, имеющей собственные причины для того, чтобы интересоваться особой Милдред. Разумеется, вы знаете, что Милдред была любовницей Баймеера.
— Об этом знала вся Аризона, — перебила Франсин Хантри. — Но не все знали, что Рут Баймеер была влюблена в Ричарда, когда оба они были еще молоды. Думаю, в этом была главная причина того, что она уговорила Джека переехать в Санта-Терезу.
— Во всяком случае, он считает именно так. Это привело к определенной напряженности в семейных отношениях, и все совсем разгорелось, когда в городе появилась Милдред Мид. Мне кажется, Хантри виделся с Милдред в течение последних месяцев и под впечатлением от этой встречи написал по памяти ее портрет.
— Об этом мне ничего не известно.
— Вы в последнее время его не видали?
— Разумеется, нет, — она не смотрела мне в глаза, вглядываясь в смутную темень за стеклами машины. — Я не видела Ричарда и не получала от него вестей двадцать пять лет. Я понятия не имела, что он в городе.
— Даже после того звонка от женщины, с которой он жил?
— Она не говорила о нем. Говорила только что-то о... могиле в оранжерее и заявила, что нуждается в деньгах. Обещала сохранить все в тайне, если я ей помогу. В противном случае угрожала придать гласности истинную причину исчезновения моего мужа.
— Вы дали ей эти деньги?
— Нет, и теперь жалею, что не сделала этого. И думаю, что было бы лучше, если бы он не писал того портрета. Можно подумать, что он сам стремился открыться...
— Наверное, не вполне сознательно, — сказал я. — Во всяком случае, Фред делал все возможное, чтобы отыскать его. Несомненно, взяв у Баймееров эту картину, он в какой-то степени преследовал профессиональные интересы. Хотел установить, может ли это быть подлинный Хантри. Но одновременно он руководствовался личными побуждениями. Думаю, у него была возможность сопоставить эту картину с той, которую он видел у себя дома, на Олив-Стрит. Но ему не удалось установить связи между своим названным отцом, Джонсоном, и художником Хантри. Прежде чем он успел это сделать, Джонсон украл картину из его спальни. А Баймееры наняли меня для ее поисков. Бетти слегка нажала клаксон. Мы спускались в долину по длинному склону за Камарилльо. Впереди не было ни одной машины. Я поднял глаза и наши взгляды встретились.
Она сняла правую руку с руля и коснулась ею губ. Я понял этот знак. Было сказано уже больше, чем нужно, я решил замолчать.
— Это был не первый его портрет Милдред, написанный по памяти, — проговорила миссис Хантри, несколько минут спустя. — Он написал их много, уже давно, когда мы жили вместе. Один из них изображал Пьету.
Она замолкла надолго, пока мы не оказались в пригородах Санта-Терезы. Тогда до меня долетел ее тихий плач. Трудно было сказать, оплакивает ли она судьбу Хантри или свою собственную, или, быть может, давно умершую связь, переплетшую их молодые жизни и породившую его полотна. Краем глаза глянув на ее лицо, я заметил на нем слезы.
— Куда мы сейчас едем? — спросила Бетти.
— В комиссариат.
Франсин Хантри издала короткий вскрик, перешедший в тихий стон.
— Нельзя ли мне по крайней мере провести эту ночь в собственном доме? — Если вы хотите, мы можем заехать туда, чтобы вы собрали сумку.
Потом необходимо вместе с вашим адвокатом поехать в полицию.
Намного позже я проснулся в темной постели, чувствуя утренний холод.
Я слышал стук сердца Бетти и чувствовал ее легкое дыхание, напоминающее плеск летнего океана.
Мне припомнилась значительно менее идиллическая сцена, также происходившая в спальне. Когда я в последний раз видел Франсин Хантри, она находилась в больничной палате с зарешеченными окнами, под охраной сидящего за дверью вооруженного стражника. И в полуоткрытых дверях моего полусонного сознания появилось видение другой ожидающей неизвестно чего женщины; хрупкой, болезненной, седой женщины, которая была когда-то красавицей.
Мне припомнилось слово «Пьета». Я разбудил Бетти, коснувшись ладонью ее бедра. Со вздохом она повернулась на бок.
— Лью?
— Что такое Пьета?
Она глубоко зевнула.
— Ты задаешь странные вопросы в странное время.
— Значит, ты не знаешь?
— Конечно, знаю. Это каноническое изображение Божьей Матери, плачущей над телом распятого Сына. Зачем тебе это?
— Франсин Хантри говорила, что ее муж написал такой портрет Милдред Мид. Может быть, она была Марией?
— Да, я видела эту картину. Она находится в здешнем музее, но не входит в экспозицию. Ее считают слишком натуралистической, насколько мне известно. Умерший — это автопортрет Хантри.
Глава 43
Когда я снова проснулся, Бетти уже не было. На кухонном столе она оставила мне четыре предмета: пакетик кукурузных хлопьев, бутылку молока, бритву и таинственное послание, в котором значилось: «Мне снился странный сон — будто Милдред Мид мать Хантри — возможно ли это?»
Я позавтракал и направился в другой конец города, в Магнолия Корт. Я долго стучал в дверь, но Милдред Мид не отозвалась. Из соседнего домика вышел пожилой мужчина и посмотрел на меня с расстояния, разделяющего наши поколения. Наконец, он сам проинформировал меня, что миссис Мид, как он ее назвал, поехала в город.
— Вы не знаете, куда именно?