Сюзанна вскочила, знакомый панический страх охватил ее.
— Я не хочу слышать! — закричала она. — Если ты будешь продолжать, я не буду слушать.
Он смотрел, изумленный этим эмоциональным всплеском. Стараясь сохранять спокойствие, сел на диван и, усадив ее рядом, успокаивающе положил руку ей на плечо. Она затрепетала от его прикосновения, так же как и от сознания его тепла и близости. Было опасно подходить слишком близко к ракете: слезы, которые она далеко запрятала со дня смерти матери, навернулись ей на глаза. Она заплакала тихо и беспомощно. Он повернул ее голову так, что ее щека оказалась против его плеча, и убрал светлый локон с ее теплой влажной брови.
— Виноват, — сказал он. — Я забыл, что последнее время у тебя была нелегкая жизнь. Я не думал, что у тебя возникают страхи, и не хотел расстраивать тебя.
Она позволила себе еще несколько блаженных мгновений у его плеча, а затем подняла голову и подарила ему волнующую улыбку.
— Сейчас мне уже лучше. Мне страшно стыдно. Я приглашала тебя сюда не для того, чтобы поплакаться. — Она высморкалась и вытерла глаза, внутренне презирая себя.
Дэрк взглянул ей в глаза и встал.
— Я не должен забывать, что у тебя служба, и, наверное, тебе завтра утром рано вставать. Я благодарен за прекрасный ужин. Я бы очень хотел увидеть тебя снова, Сюзанна.
Теперь он был бесстрастен и почти груб. Она понимала, что это в результате ее дурацкой слезливости.
— Когда ты возвращаешься в Кейптаун? — спросила она ослабевшим голосом.
— Пока я еще не решил, — сказал он. — Выполнение задания, возможно, займет больше времени, чем я предполагал. А если честно — я поеду домой, как только ты будешь готова поехать со мной.
Он не ожидал ответа на свои слова и, слегка поцеловав ее в щеку, вышел, прежде чем она сумела что-либо ответить ему. Она стояла, застыв на пороге, и слушала звук его шагов, когда он легко сбегал по лестнице. Еще не добежав до выхода, он начал насвистывать мелодию, несколько аккордов которой хранились в ее памяти. Когда дверь подъезда открылась и закрылась, она вернулась в квартиру и рассеянно огляделась. Все выглядело как-то иначе сейчас. Прикосновений любимого больше не было. Дэрк знал, что они не подействуют на нее.
На столе лежала книга Джона Корниша. Она взяла ее, так же, как и Дэрк, повернула и стала рассматривать портрет на обложке. Это была обычная фотография и, с ее профессиональной точки зрения, не очень хорошая. На ней было задумчивое лицо человека около сорока лет, с сильными скулами и глубоко посаженными глазами. Тяжелые брови, рот прямой, неулыбчивый, жестко очерченный, но чувственный. Такое лицо заслуживало профессионального фотографирования, однако снимок был сделан наспех.
Какую роль сыграл этот человек в жизни ее отца? Она знала о нем только как об известном писателе, пишущем об Африке. Сегодня Америка относится к нему как к американцу. Она резко отложила книгу в сторону. Ей не хотелось читать Джона Корниша после того, что Дэрк рассказал о нем.
Она сняла с полки резного импала и присела на диван, сжимая фигурку в руках, словно для комфорта. Она прекрасно знала, что именно она хочет отсрочить, отвратить. Несмотря на страх, корни которого находились в полузабытом детстве, пыл ее сопротивления постепенно ослабевал. Возможно ли, что она в конце концов перестанет сопротивляться и возвратится в Южную Африку с Дэрком Гогенфильдом?
Она упрямо потрясла головой, отгоняя эту мысль. Нет, конечно, она никогда не вернется. Нет, если это будет означать встречу с Никласом Ван Пелтом, который был ее отцом.
Мелодия, которую насвистывал Дэрк, все еще не покидала ее, снова и снова возвращаясь к ней. Слова пришли неожиданно, сами собой:
буду думать о моей милой, когда сядет солнце…
О наступивших после днях Сюзанна впоследствии будет вспоминать как о днях розового алмаза.
ГЛАВА II
Вначале она пыталась сопротивляться самоуверенной настойчивости Дэрка. Но она не могла отказаться от встреч с ним, не хотела, и при каждой новой встрече ее оборона все ослабевала, Он вел себя так, будто все время было в его распоряжении и он мог позволить себе ждать. Последние августовские дни в Чикаго были жаркими, и вечерами, когда она была свободна от работы в газете, они могли вместе бродить вниз по Мичиган-авеню или искать пути к берегу озера через Грант-парк, Во время таких прогулок он часто говорил о Южной Африке, о Кейптауне, и давно забытая ностальгия начинала шевелиться в ней. А вместе с ней, несмотря на внутреннее сопротивление, приходили нежность и тоска, предупреждающие ее, что с ней что-то происходит.
Она влюблялась раньше, два или три раза, и весьма глупо. Казалось, в ней было какое-то своенравие, которое влекло ее к тем, кто по той или иной причине не мог относиться к ней серьезно. Она как бы защищала себя невозможностью серьезных отношений с теми, на ком фокусировалось ее внимание, и искала подходящего случая, играя в любовь и выжидая. Она не хотела пройти через это снова. Дэрк скоро уедет в Кейптаун, а она должна остаться здесь. Подобными размышлениями она пыталась подавить в себе чувство.
Именно в это время газетные заголовки начали кричать о новой волне насилия в Южной Африке. Трагедия случилась в одном из грязных предместий Дурбана. Сюзанна показала Дэрку газету как новый аргумент против возвращения в Кейптаун.
— Я не думаю, что сейчас стоит жить в Южной Африке, — сказала она. — Там случается столько страшных вещей,
— Это в Кото Маноре, где постоянно что-нибудь случается, — сказал Дэрк, — Это в тысяче миль от Кейптауна,
— Но случаи были и в Кейптауне, — напомнила она. — Ты не можешь игнорировать Ланга,
— Никто и не игнорирует. Послушай, Сюзанна, ты ведь говоришь о Южной Африке, а здешняя пресса никогда не благоволила к нам. Жить там, на месте, — совсем не то, что читать подзаголовки. Ты увидишь, что дела в Кейптауне идут по-прежнему, цветные на нашей стороне, и волнений очень немного. Это взрывоопасная и сложная проблема. Не пытайся решить ее здесь, сидя в Чикаго.
Конечно, он был прав, и она больше не возражала. Пришел, однако, день, когда Дэрк перестал притворяться, что время не поджимает его.
— Сюзанна, Сюзанна, мы должны торопиться, — сказал он,
— Если мы будем ждать слишком долго, мы пропустим весну в Кейптауне. Сентябрь и октябрь — самые красивые месяцы в Южной Африке, мы не должны их упустить.
Однажды вечером, когда она снова угощала его ужином в своей квартире, он заговорил с ней более резко, чем раньше.
— Я должен вернуться в Кейптаун, — сказал он. — Я нужен твоему отцу и, кроме того, должен подумать о своей работе. Сегодня днем я купил билет на самолет. Я вылетаю в Нью-Йорк в конце недели.
Мрак отчаяния овладел ею, и она вспомнила другой отъезд — отъезд Сюзанны Ван Пелт, покидающей Южную Африку. Но тогда она была ребенком, не способным предотвратить то, что совершалось. Сейчас все намного хуже — быть взрослой и такой же беспомощной. Однако, как взрослая, она должна была как-то спрятать свои чувства. Огромным усилием воли она поддерживала твердость в голосе, когда отвечала ему.
— Мне жаль, — сказала она, испытывая гордость, что за внешней легкостью ей удалось спрятать столько горя. — Но, конечно, ты должен ехать. Нет никакого смысла дальше терять здесь время.
Он беспокойно сделал круг по комнате и подошел к ней с неожиданным блеском в глазах, полный жизненной энергии, до сих пор до конца не раскрытой. Он возвышался над ней, как и в то первое свое посещение, и владел ее вниманием с той же самой силой.
— Поверь мне, Сюзанна, я не хотел, чтобы так случилось, — сказал он, — Это сильно усложнит, мою жизнь. Я не уверен, что не буду жалеть. Но думаю, что понял неотвратимость этого в тот первый день, когда стоял на путях и увидел, как ты упала на рельсы с камерой, почти такой же по размерам, как ты сама.
Она с изумлением и испугом посмотрела на него, не понимая, к чему он клонит, а он вытащил что-то из кармана и почти небрежно бросил ей на колени. Это была маленькая, голубая с позолотой шкатулка; она смотрела на нее, не прикасаясь.