Наруз Ахмед присел на бугорок и огляделся. Позади, на юге, над темно-бурой грядой гор возвышались белые шапки снежных вершин. Впереди, на севере, узкой полоской уходила однообразная и скучная дорога, обозначенная телеграфными столбами. Справа и слева простирались пески. Ни кустика, ни деревца, ни холма, ни строения. Гладко, пусто, безлюдно. Пески и пески…
Наруз Ахмед приблизился к телеграфному столбу и прочел пометки на нем. Тут же у столба он вытащил карту из сумки и развернул ее на земле. Выяснилось, что километра через два будет перекресток, на главную магистраль выйдут две дороги: одна — из колхоза имени Буденного, другая из горного кишлака Обисарым. Надо поскорее добраться до перекрестка и там ждать попутной оказии. Здесь оставаться рискованно. У первого встречного может возникнуть вопрос — откуда идет пешеход. И ответ будет довольно ясный — сзади граница. И как бы ни объяснял путник свои цели, каждый, даже самый нелюбопытный, запомнит человека, попавшегося на этой дороге, и наверняка скажет кому следует. Поэтому надо спешить к перекрестку. Там естественнее любая встреча и убедительнее любой маршрут. Но, может быть, добираться к перекрестку не дорогой, а окольным путем? Нет, нельзя. И питья не осталось, и видимость кругом большая…
Наруз Ахмед спрятал карту, встал, облизал пересохшие губы и, придерживаясь обочины, зашагал вдоль дороги.
На нем был просторный парусиновый пиджак с большими карманами, летние армейские брюки, легкие брезентовые сапоги и бухарская тюбетейка, расшитая золотыми нитками. На груди был прикреплен орден Красной Звезды с отколотой на одном лучике эмалью. С левого плеча свисала на тоненьком ремешке изрядно потрепанная офицерская сумка, которую он придерживал рукой. Во внутреннем кармане пиджака лежал комплект документов: паспорт с постоянной и временной прописками и с отметкой загса о браке, воинский билет, орденская книжка, удостоверение о том, что владелец его является сотрудником бюро по сбору рекламаций Чкаловского механического завода, выпускающего приборы для опыления фруктовых деревьев, и командировочное удостоверение.
За документы и свой внешний вид Наруз Ахмед был спокоен, а вот за сумку… Сумка — иное дело. Поэтому он и нес ее так, чтобы в любую минуту можно было от нее избавиться. В сумке кроме большой суммы денег пятидесяти и сторублевого достоинства, уложенных плотными пачками, была коробка из-под табака "Золотое руно" фабрики "Ява". От табака в ней остался лишь запах. Под картонной оболочкой хранилась та самая "посылка", которая могла стать неопровержимой уликой против Наруза Ахмеда…
Вот и перекресток. Вот знакомая дорога в колхоз, а вот — в кишлак… Дороги сходятся здесь под острым углом, а на самом перекрестке стоит старый пыльный карагач. Так было и раньше, много лет назад, когда он скакал здесь на горячем карабаире…
Наруз Ахмед хотел было уже усесться под карагачом, как заметил впереди, в перспективе дороги, быстро движущуюся точку. Это мчалась сюда грузовая машина, окруженная облаком пыли. На такую встречу Наруз Ахмед почему-то не рассчитывал. Надо было быстро менять выработанный план. Не раздумывая долго, он зашагал навстречу машине, держась той стороны дороги, откуда дул ветер. Он предполагал, что машина пройдет мимо, и тогда он вновь вернется на перекресток и будет ждать.
Но случилось не так, как предполагал Наруз Ахмед. Поравнявшись с ним, водитель остановил машину, выпрыгнул из кабины и окликнул его:
— Салям, уртак!
"Сейчас спросит, откуда я иду", — сообразил Наруз Ахмед и, желая предупредить развертывание событий, опередил водителя своим вопросом:
— Алейкум салям! Куда держишь путь?
— Недалеко. В кишлак Обисарым. А ты?
— В Токанд.
— Ого! А откуда идешь?
— Из колхоза Буденного.
— Спички есть? Давай закурим.
Они сели на подножку машины, в тень, и закурили.
Водитель, молодой парень узбек, видимо, совсем недавно демобилизовался из армии. На нем была фуражка артиллериста с выгоревшим околышем, гимнастерка с отдувающимися карманами и просоленная на спине, широкие выцветшие шаровары, испачканные маслом, и стоптанные полуботинки.
В кузове старой довоенной полуторки лежали ящики, мешки, бумажные кули.
— До Токанда тебе шагать и шагать, — проговорил водитель, раздувая огонь папиросы, хотя она чуть не пылала и без того. — Верных шестьдесят.