— Ой! Как же это так? Мансур умер?
— Да, умер… — вздохнув, подтвердил старик, поглаживая бороду желтой высохшей рукой.
Наруз Ахмед сунул сверток с деньгами под одеяло и, забыв сразу о Мансуре, сказал:
— А как я вас искал, Ахун-ата! И где только не искал…
— Плохо искал, если не нашел. Где же ты искал?
— Всюду. Сначала в Афганистане, а затем здесь. Сколько я объездил городов. Был в Ахвазе и Фирузаде, Ширазе и Сари, Керманшахе и Реште, Тавризе и Рафсинджане.
— Много, — покрутил головой Ахун. — А когда ты был в Рафсинджане?
— Весной сорок первого.
— А я весной уехал из Рафсинджана и поселился в Кермане. Ты не был там?
— Нет.
— А зачем ты искал меня?
Наруз Ахмед потер лоб, покрывшийся испариной, и подсел к гостю на кровать.
— Длинная история. Вы мне нужны были вот так, — и он провел ребром ладони по горлу. — Я готов был вскарабкаться на небо, чтобы найти вас. Отец мне сказал…
— Где Ахмедбек? — перебил его Ахун.
Наруз Ахмед насупил брови и хмуро ответил!
— Он пал в бою под знаменем эмира…
— О! Расскажи все подробно! — потребовал гость.
Наруз Ахмед закурил дешевую сигарету и стал рассказывать.
Ахун внимательно слушал, качал головой, цокал языком и поглаживал свою редкую белую бороду.
— Отец приказал отыскать клинок, подаренный ему эмиром Саидом Алимханом. Я отыскал…
— Где клинок? — встрепенулся Ахун, и глаза его заблестели.
Наруз Ахмед беспомощно развел руками и признался, что продал его.
Ахун вскочил с места.
— Когда продал?
— Три года назад.
— Где?
— Здесь, в Тегеране.
— Ты глупец! Ты безумный! Аллах отнял у тебя разум. Разве ты не знал, что это за клинок?
Наруз Ахмед смешался и не мог произнести ни слова.
— Ай-яй-яй… Ай-яй-яй… Этот клинок мог сделать и тебя, и меня, и наших детей, и внуков самыми богатыми людьми.
Наруз Ахмед тупо слушал. Слова старика будто оглушили его, В мозгу вертелось: "Значит, отец говорил правду… Тайна… Богатство было в руках… Все, все погибло…"
— Глупец! — воскликнул расстроенный Ахун. — Кому ты его продал?
Наруз Ахмед задумался на мгновение и ответил, что продал какому-то знатоку в европейской части города, около ресторана. Человек этот дал вдвое больше, чем предлагали на базаре.
— Ай, ай!… — сокрушался старик. — Какое несчастье, какое несчастье!
— Что ж… Теперь уж поздно горевать, — чуть слышно ответил Наруз Ахмед.
— Не поздно! — взвизгнул Ахун. — Не поздно! Надо отыскать человека, которому ты продал клинок…
— Ха! — горько усмехнулся Наруз. — Тегеран велик…
Он виновата посмотрел на старика. Обхватив руками голову, тот качался и стонал. На выпуклом виске билась багровая склеротическая жилка.
— Отыскать… Отыскать… — бормотал Ахун.
— А в чем же состоит тайна, уважаемый ата? — нерешительно опросил Наруз. — Может быть, и не стоит искать?
Ахун выставил бороду вперед, и лицо его перекосилось от негодования.
— Как не стоит? Ты что говоришь, сумасшедший?
— Я спрашиваю: в чем заключается тайна?
— Тайну я открою тебе только тогда, когда клинок будет в наших руках. И тогда ты будешь целовать мои ноги. Ищи этого человека! Брось все дела и ищи! Я помогу тебе деньгами.
Гость пробыл у Наруза Ахмеда до сумерек. Уходя, он оставил адрес своей квартиры и пачку кредиток.
2
Знаменитый тегеранский базар называют торжественно "Эмир".
Тегеранский базар — это хаотическое нагромождение построек, связанных между собой сложным лабиринтом крытых коридоров, улочек и переулков, в которых лепятся друг к другу магазины с яркими витринами, лавки с глухим фасадом, ларьки, киоски, навесы, чайханы, ошханы, парикмахерские и ремесленные мастерские.
"Эмир" — это хаос всевозможных звуков. В воздухе стоит неумолчный гул: кудахчут куры, которых несут связанными попарно, вниз головой, на коромыслах; предсмертно блеют овцы, над которыми занесен неумолимый нож мясника; ревут равнодушные ко всему окружающему ослы; протяжно мычат буйволы; задорно ржут лошади; разноголосо поют птицы в клетках, развешанных на стенах лавок. В этот хор вплетается гром молотков и кувалд о наковальни, где на глазах заказчика производится любая поковка; унылое завывание слепцов, бредущих цепочкой и нащупывающих дорогу суковатыми посохами; гортанные выкрики зазывал, торгашей, водоносов и лоточников с подносами и корзинками на головах. Все это перекрывает звон медной и глиняной посуды и грохот допотопных колымаг по мостовой. Слитный людской говор и пение бродячих дервишей составляют неумолчный аккомпанемент всему этому оглушительному оркестру.
"Эмир" — это смешение запахов перца, подгорающего лука, чадною дыма горнов, аромата свежеиспеченных лавашей и лепешек, горячего пара из котлов с кипящей похлебкой или пловом, зажаренного шашлыка, сушеных и свежих фруктов, невыделанной кожи, пота животных; смесь запахов острых, ароматных, пряных, раздражающих и дурманящих.
Наконец "Эмир" — это людское столпотворение. Здесь бродят курды и таджики, арабы и туркмены, афганцы и турки, армяне и евреи, азербайджанцы и луры, иранцы и узбеки.
Звучит разноплеменная речь. Мелькают разноцветные халаты, пышные чалмы, высокие башнеподобные тюрбаны, вышитые золотом тюбетейки, лохматые овчинные папахи, широкополые и островерхие войлочные и обычные фетровые шляпы, красные фески с черными кистями, отороченные мехом малахаи…
Закутанные в прозрачные и легкие покрывала, мягко плывут женщины.
На базаре можно сытно поесть — и остаться голодным, постричься и побриться, выдернуть зуб и сшить одежду, подковать лошадь и нанять батрака, накуриться терьяка[16] и отвести душу в беседе, встретить знакомого, которого не видел бог весть сколько, и купить все, что пожелаешь.
При этом в лавке, торгующей скобяными товарами и конской сбруей, усыпанной стеклярусом и медными побрякушками, покупатель может обнаружить очки с цейсовскими стеклами; в парикмахерской — шелковые иноземные чулки с модной пяткой; в парфюмерном магазине — сметану или какой-либо другой молочный продукт; в галантерейном ларьке — овес и ячмень; в булочной наряду с лавашем и лепешкой — курительный табак и отрез шерсти на костюм; в книжном развале под парусиновым навесом — дратву, смолу, шило, сыромятную кожу и все, что нужно сапожнику; в пошивочной мастерской — соловья, канарейку или попугая; в чайхане или ошхане — плащ из звериной шкуры.
Таков знаменитый "Эмир", тегеранский базар.
В самых недрах его, сжатый с двух сторон пекарней и ювелирной мастерской, ютится магазин известного всему городу купца Исмаили.
Магазин легко приметить по развешанным снаружи и разостланным по тротуару коврам. У Исмаили лучшие ковры, сотканные руками самых искусных мастеров Ирана. Тут и очень яркие, раздражающие глаз, и очень мягкие, бархатистые, с теплой гармонической раскраской, со сложными орнаментами и с простенькими рисунками. Тут ковры исфаганские и ширазские, кашанские и хамадинские, тавризские и керманшахские, короче говоря, знаменитые по всему миру персидские ковры.
Магазин Исмаили — чудо из чудес! Это не только комиссионный магазин, но и антикварный, это не только ломбард, но и своеобразный музей.
Здесь на выбор: рукописи поэтов, живших века назад, с пожелтевшими от времени страницами, и новейшие электробритвы заокеанского изготовления; корень жень-шень и боксерские перчатки, принадлежавшие какому-то именитому чемпиону; свертки пергамента с золотыми заставками и концовками и современные термосы; старинный фаянс и репродукторы; древние монеты, китайский фарфор и крахмальные воротнички. На японских гобеленах стоят портативные пишущие машинки последнего образца. Изделия из золота, бронзы, слоновой кости выглядывают из-за протезов для инвалидов. Ткани восточных мастеров и седла потомков Тамерлана лежат рядом с дамскими корсетами, а драгоценное старинное оружие — вперемешку с солдатской алюминиевой посудой.