– Все-таки я тебя убью.
– Ты болен? Агрессивное помешательство?
– Скорей всего. И твой единственный шанс – отпустить детей.
– А вот это уже смешно… Пойми, Иван: больных вылечит только прогресс. Пусть не сразу, пусть долго, кропотливо… Для этого надо изучить возможности людей – и наших, и ваших… Нам нужны писатели. И если ты вольешься в нашу команду и присоединишься к экспериментам над людьми…
– Раз, – сказал Докс.
– Что?
– Два, говорю. Ты не забыл, что я неуязвим?
– А ты не забыл, что я тоже?
– Вот в том-то все и дело, – сказал Докс, старательно растягивая губы в усмешке. – В том-то и дело… Ты смелый человек. У нас тебя и твою банду ни закон не берет, ни пуля. А здесь…
Докс выждал паузу, глядя ему в глаза…
И понял, что угадал.
– Два с полови-и-иной, – говорил он, улыбаясь все шире. – Ты и твоя банда – отсюда, из Клетовника. Это же очевидно. На детях ты решил понять, насколько можешь быть неуязвим у нас… потому что тебя там хоть и нельзя убить, но все равно ведь тебе больно… Ну, а я неуязвим ЗДЕСЬ. И ты в моих руках.
Его противник переменился в лице. Вот оно, думал Докс, облизываясь, как тигр. Главное – не соскочить с образа.
– Ты сделал две ошибки. Первая – ты отпустил меня. Я выгоден тебе ТАМ, и ты хотел сыграть многоходовку, да? Вторая – ты явился ко мне один. За те секунды, которые охрана будет лететь сюда, я прострелю тебе все твои любимые места. Я превращу их в стейк с кровью. Я сделаю это с огромным удовольствием, – говорил Докс, улыбаясь, как маньяк. – Я пульну тебе в ноги, чтоб не убежал, и потом отрежу твои уши, заспиртую их и буду носить, как брелки…
– Ты кровожаден? Что-то новенькое!
– Новенькое? – хохотнул Докс, чувствуя, как теряет контроль над собой.
Он не знал, хорошо это или нет. Игра шла без тормозов, Докс понимал это, и понимал свой риск не остановиться. Тогда проиграют все. Главное – не думать, не думать, не думать об этом…
И он не думал. Ему уже страстно и горячо хотелось разодрать врага на сотни кровоточащих ошметков, и чтобы каждый из них нестерпимо болел.
Докс сделал первый шаг вперед.
Человек, Которому Доверяют, сделал шаг назад.
Стоит ему нажать на пульт – и Докса обезоружат. Докс проиграет, Докс не спасет детей, Докс сам останется здесь и вряд ли выберется обратно.
Но у него будет несколько секунд…
– Как же это ты не дотумкал, что я принесу не книжку с автографом, а пушку, – улыбался он, медленно делая второй шаг. – Думал, жанр не велит? И знаешь… Мне, конечно, хочется забрать детей, я за тем и пришел, но… чем больше я смотрю на тебя – тем больше мне хочется тебя убить. Замучить до буца и убить, – говорил Докс, делая третий шаг. – Я успею прострелить тебе копыта, контактнуть дверь и клеткануться с тобой куда попало. И там меня, конечно, поймают, но до тех пор…
Он всхипнул от предвкушения.
Оно перетекло сквозь их визави – из глаз в глаза, – и Человек, Которому Доверяют, посерел.
– ТРИ-И!!! – взревел Докс, вдруг метнувшись к нему. – Где они?! Убью!..
Он превратился в молнию, в квант, проткнувший четыре метра за долю секунды. Его враг вдавил онемевший палец в кнопку и попытался отбежать к двери.
Когда подоспели капюшоны – Докс уже сверлил дулом его висок.
– Я же отпустил тебя, – хрипел Человек, Которому Доверяют. – Это против правил!
– Главное правило – это дети, – сказал Докс. – Остальное – не правила, а…
Трамвай уходит в небо
Где-то выла тревога. В бункер стекались новые и новые отряды капюшонов с дулами. У некоторых были стреляющие силки.
– Отойти на пять шагов, – хрипел заложник, повторяя за Доксом. – Опустить оружие. Расступиться…
– Вы не боитесь их? – спросила Мэй.
– Здесь боится только один… Ты понял меня? – орал Докс и сдавливал заложнику шею. – Сейчас ты клетканешь нас в свой секретный ангар, или как его там, и дашь детям самый… подчеркиваю – САМЫЙ быстроходный ваш аппарат. Тот, который ты приготовил себе, любимому, на крайний случай… Мэй, Вэн, за мной!
На первый взгляд дети не изменились: все та же одежда, обувь – и даже грим у Мэй. Изменились только их глаза.
– Что они с вами делали? – спросил Докс, волоча заложника к выходу. За ними, соблюдая дистанцию, скользили капюшоны.
– Жгли в печах, – стала перечислять Мэй. – Бросали на нас бетонные плиты. Расстреливали из разных штук. Совали в вакуум, в кислоту, в ядерный реактор… Даже было прикольно: ведь мы – первые в мире люди, которые все это видят изнутри. А к боли мы привыкли…