Стараясь никого не разбудить, он оделся, запер дверь и побежал к путям.
Город застыл, как аккорд, если взять его на педали. Фонари отражались в лужах, и получалось, что Город светился и сверху, и снизу. Темные окна спали и не видели мальчика, старательно огибавшего лужи, – и он тоже не видел их, хоть и не спал.
Веня не помнил дороги, но в этом не было необходимости: его внутренний компас звучал яснее всех аккордов Города, и Веня просто шел за ним.
Дойдя до путей, он остановился, посмотрел направо, налево и замер в ожидании.
Ждать пришлось недолго: не прошло и минуты, как из-за поворота вынырнул голубой трамвай. Подъехав к Вене, он раскрыл двери.
Там стоял клоун.
– Привет, – сказал он Вене.
– Привет, – ответил тот.
– Ну, заходи, чего ты?
– А давай сегодня просто погуляем по рельсам?
– По рельсам? Ну давай.
Клоун спрыгнул со ступенек, проигнорировав Венину руку, и трамвай укатил в темноту.
– Дззз! Тудух-тудух, – клоун передразнил трамвайные звуки. Веня хихикнул.
Они брели по рельсам, болтая, хихикая и шарахаясь от теней. Тени были нестрашными, но так было интересней. Дойдя до широкой трассы, огибавшей полукольцом Город, клоун влез на большую трубу – водопровод или еще что-то там, – и шел по ней, держась за Веню. Потом Веня и сам влез туда, и они сидели на трубе, грюкая каблуками по ее брюху, и смотрели на станцию. Там гудели поезда.
О чем шептались дети, никто не слышал: Город спал, и желающих подслушать не было. Только редкие машины неслись по шоссе (все они были серыми, как и всегда ночью), и желтый светофор пялился на них, как на хулиганов. Ночью он всегда желтел до самого утра.
Когда подкатил трамвай, клоун обнялся с Веней и уехал, улыбаясь пустому салону.
И утром, когда Майка проснулась – на ее лице все еще блуждала тень улыбки. Еще бы: не у каждой девчонки есть друг из другого мира.
Правда, она опять забыла, как к нему попасть. Но ничего. В следующий раз она обязательно это запомнит.
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ, СНЕЖНАЯ
Сотни лет и день и ночь вращается
Карусель Земля,
Сотни лет все ветры возвращаются
На круги своя.
1. МО И ЕЕ ТАЙНЫ
Брызгунчики
Мо не помнит, как это было. То есть что-то помнит, а что-то нет. Помнит, как подошла к побережью, какой был ветер, какие скользкие камни. На одном из них она, наверно, и поскользнулась… то есть – почему «наверно»? Не наверно, а точно. Сто один процент, как говорит Дан.
Тут-то все было ясно. И что она буцнутая, тоже ясно. Почему не пошла назад? Потому что «назад» – значит «малявка», «струсила» и «все зря». Самое обидное – последнее. Мо не любила, когда все зря. Все должно быть зачем-то, а не просто так. И не в том дело, что будут потом смеяться – «болтушка, нос не дорос…» Совсем не в этом дело. Мо так и говорила себе, когда подползала к Гнилым Резцам: «не в этом дело, не в этом дело…»
Просто ничего не должно быть зря. Все для чего-то надо. Как в книге. Дедушки говорили ей – «в хорошей книге все слова для чего-то нужны, ни одного не выкинешь». Ведь это не только в хорошей книге, а и в хорошей жизни тоже так?
Она поспорила тогда, что принесет одну из тех штуковин, которые находили на берегу у Гнилых Резцов. И не принесла, потому что слетела со скользкого камня. И буц знает сколько провалялась на ветру.
Тут, в общем-то, все было понятно. Непонятно было другое: кто же вынес ее на дорогу?
Мо говорила всем, что очнулась и сама вышла туда, и потом опять потеряла сознание. Она говорила так, потому что чувствовала – надо так говорить.
А про снежную бороду и смеющиеся глазки – не надо.
И про тонкую, как жало, иглу, которая выросла из темноты и впилась в нее, – тоже не надо.
Она и не говорила, и только стонала ночами от страха и любопытства. Родные думали, что ей плохо, и бормотали молитвы Лазурному Яйцу.
Ей и правда было плохо: она вымерзла на ветру и провалялась горячая, как утюг, недели две или больше. На ней можно было сушить белье. Прохладное, приятное, если мокрым положить на лоб. Зверски болело горло и голова, и Мо ждала, когда уже поплывут цветные круги (почему-то ей казалось, что они должны поплыть, если умираешь), но потом все-таки выздоровела и пошла в школу. И там ее не дразнили, а наоборот – смотрели на Мо с уважением, будто она совершила подвиг. Ведь она не сдалась и шла до конца, как Небесная Мэй.