– Эй! Ты тут? – Он потряс парой обуви. – Не совсем такие же, но размер должен подойти. И ледоступчики! А ну-ка…
Попискивая от боли, Мо дала обуть свою ногу в новый ботинок. Потом переобула второй. Прошлась, держась за скалу.
– Нормально? Не жмут? – допытывался Он.
Мо не понимала, жмут или не жмут. Она даже не понимала, какого они цвета. Понималка вдруг выключилась в ней, будто Мо спала и знала, что спит.
– Спасибо, – буркнула она.
– На здоровье. Ну? – смешливые глазки в упор глядели на нее. – Пора домой. Да?
– Да, – кивнула Мо.
– Только давай уговоримся. Уговор простой: никому ни слова. Как думаешь, на тебя можно положиться?
– Да, – снова кивнула Мо.
– Я знаю, какие девчонки болтушки. (Мо насупилась.) Но ты ведь не такая, да? Ты здесь никого не видела, и ты не будешь болтать. Это очень важно, понимаешь?
– Понимаю, – проворчала Мо.
– И ходить сюда тоже больше не будешь. Да?
Она мрачно кивнула.
– Вот и славно. И еще было бы хорошо, если бы сюда больше вообще никто не ходил. Никакие усатые мальчишки. Сможешь сделать так?
Глаза его уже не смеялись, а смотрели на нее серьезно, даже просительно.
Мо снова кивнула. (А что ей еще оставалось?)
– Тебя как зовут-то?
– Отшельница, – мстительно буркнула Мо. – Ну, мне пора.
– Прощай, – донесся грустный голос. (Она уже развернулась и хромала прочь.) – Дорогу-то найдешь?
Мо не ответила. Ей очень хотелось оглянуться, и через пару шагов она так и сделала, – но уже никого не было видно.
Хмыкнув, она поковыляла вперед.
Ступня болела, и чем дальше, тем сильнее. Карабкаться по каменной осыпи было так больно, что на щеках успели намерзнуть слезные дорожки, пока Мо выбралась наверх, в снежный кисель.
Мело уже гораздо меньше, и мгла над головой темнела рваными краями, сквозь которые светились желтые и рыжие пятна.
Вскоре снег и вовсе перестал падать, и над головой распахнулось небо, синее с одной стороны и огненное с другой. Уходящие тучи превратились в сгустки пламени, болючие, как ступня Мо, и отсвечивали кровавыми дорожками в море.
Ноги отказывались держать свою хозяйку, и та не замечала битвы двух цветов, синего и красного, которая развернулась над ней, раскрасив небосвод яркими боевыми красками – лиловой, багровой, рыжей, фиолетовой, – и не видела ее исхода, где победа досталась серому, как это бывает всегда и везде, во все времена…
Бухта Отшельницы
Нога опухла («поскользнулась и упала» – было сказано тете), и целую неделю Мо проторчала дома.
Она умудрилась почти не заболеть. За ночь насморк прошел, будто его выключили, и утром Мо не смогла выдавить из носу ничего интересного, как ни старалась. Тетя была поглощена приездом родителей и не заметила ее обновки (заготовленная история про девочку, отдавшую Мо свои ботинки, так и пропала зря). А уж родители-то и подавно не обратили внимания: они как явились из своих Крайних Пределов – так и затискали-заобнимали Мо, жалостливую и несчастную, и стало совсем уже не до ботинок и прочей дребедени. Тем более, что ей навезли подарков, как всегда, и Мо почти поверила, что нужна им, блудным искателям Пределов…
На переменах вся шволька толпилась рядом и пялилась на ее брызгунчик. Любопытным Мо внушала – «велено передать, чтобы не болтали и не приходили, а то буцнет». Народ оглядывался по сторонам, прикрыв рты, и цыкал друг на друга. Мо стала школьной легендой: за ее сокровище предлагали три учбанские ленты, потом четыре, потом четыре с десятью нямами… Слава ее длилась недели полторы, а то и две, и закончилась, когда Мо стала забывать, на какую ногу ей хромать.
Вскоре брызгунчик исчез. Либо чурнули, думала Мо, либо сама зачурила. Она ведь ряшка-растеряшка, тетя всегда ее так называла… Нельзя сказать, что Мо сильно огорчилась, хоть и было неприятно, да. Она никому не сказала о пропаже, и все по-прежнему думали, что он у нее есть. Интересно, сколько их там еще валяется в бухте?..
Она выполнила то, что обещала. Правда, Белодед и ей приказал – «не ходи ко мне» – а это чем дальше, тем сильней не устраивало Мо. Ей нужно было обязательно увидеть его снова.
Хотя бы для того, чтобы…
– Эй! – звала она, вслушиваясь в отражения своего голоса от льдистых скал. – Э-эй! Ну почему ты прячешься? Ты же здесь!
Она была похожа на расписную куклу, как и все девчонки под Крушение: толстое-толстое туловище, укутанное в сто одежек, как капуста, и щечки-улыбка, намалеванные на белом лице (тетя собственноручно красила ее все утро). В руке у нее была торба с ботинками.