– Эгегей! Да что ж такое!
И когда она уже думала – «наверно, не надо к нему так – «эй…» Обиделся, рассердился…» – из-за спины послышалось:
– Нет, она опять здесь!
Ликующая Мо развернулась, улыбаясь до ушей, – и застыла с улыбкой, как настоящая крушенская кукла. Белодед пялился на нее, будто она была привидением.
– Что у тебя на лице? – выкрикнул он.
– Что? – растерянная Мо тронула варежкой щеку. – А, это… Так завтра же Крушение!
– Какое крушение?
– Как како…. эээ… ты что, не знаешь?!
Мо вдруг осознала, что он может этого не знать. Это удивило ее сильней, чем голубые искры в его пещере.
– Что не знаю? Почему ты размалевана, как…
– Как Небесная Мэй? Так Крушение же! И все девчонки… ты что, и правда не знаешь?
– Я не бываю среди людей, – сказал Белодед, подходя к ней. – Мне нельзя. Нельзя, чтобы меня видели. Зачем ты пришла?
– Затем, – насупилась Мо. – Спасибо, ты так помог мне… а теперь уже зима, я в сапогах, и… Вот, – она протянула ему торбу.
– Что это?
– Ботинки, – раздраженно сказала Мо. – Спасибо большое, они мне больше не нужны.
Белодед вдруг расхохотался – так, как он умел это делать: вокруг зазвенел лед, а со скал слетели снежные шапки. Во всяком случае, так показалось Мо.
– Я пойду, да? – сказала она. И опустила торбу на камни.
– Да погоди ты, – прохрипел Белодед сквозь смех. – Охохо… Хороший ты предлог придумала, чтобы снова прийти сюда, ничего не скажешь!
– Да я… да ведь… – возмутилась Мо.
– Вообще-то я их тебе подарил. Думал, это и так ясно.
Мо не двигалась.
– Ладно уж, – отсмеявшись, сказал он. – Вижу: и тебе не хочется уходить… да и мне, по правде говоря, неохота отпускать тебя. Хоть и плохо это – что ты меня видела. Так-то я не показываюсь людям… но не бросать же тебя в беде?
– Спасибо, – снова сказала Мо.
– Да на здоровье. Давай уж, раз пришла, расскажи мне, как оно там. Много лет я не бывал в Клетовнике…
– Где? – удивилась Мо.
– В Клетовнике. А что? – Белодед вдруг нахмурился.
– Ничего. Просто ты говоришь, как в древние времена. Тогда Вольник назывался Клетовником, и все всех угнетали. А потом было Крушение… ну, как раз то, что празднуют вот сейчас. Завтра… А ты разве не знал, что было Крушение?
– Вот как. Значит, Вольник… Нет-нет, не знал, – поспешно добавил он. – Что за крушение?
Глаза у Мо сделались круглыми, как галька.
– Ну и ну-у, – протянула она. – Ни чура себе. Это сколько же тебе лет?!
– Вот столько, – усмехнулся он. – И даже больше.
– А где ты живешь? В море?
– Я? Да-да, в море, – снова поспешно сказал Белодед.
– А пещера? – с упреком спросила Мо.
– Пещера – это просто… как тебе объяснить… Ну да, можно сказать, что и в пещере, – признал он.
– Так пойдем к тебе! Чего нам тут торчать? – выкрикнула Мо и спохватилась – «это ведь некрасиво…»
Но Белодед вздохнул:
– И правда, пойдем. Ботинки-то не забудь, мне они ни к чему…
И они пошли в пещеру.
Так Мо подружилась с Хозяином бухты. (Она не сомневалась, что ее новый друг – именно он и есть.)
Бухта, кстати, не имела постоянного названия – ее называли то Гиблой, то Гнилой. Но Хозяин предложил другое название:
– Давай назовем ее бухтой Отшельницы. По-моему, это будет правильно.
И Мо ужасно гордилась, что у нее теперь есть своя собственная бухта.
Она часто ходила к нему. Такая возможность появлялась примерно раз в неделю-две: родители ее уехали еще до Крушения, тетя сутками сидела на работе, а к школе Мо относилась так же, как и все нормальные люди. На крайний случай у нее был Дан, который всегда мог прикрыть Мо, ни о чем не спрашивая.
– Мой Дан особенный, – с гордостью говорила она Белодеду. – Мы на самом деле не родные, но вообще-то как брат и сестра. Он все объясняет мне… и не только по школе, но и эти дела, – она с особенной интонацией выговорила оба слова. – Он ведь… хоть это и страшная тайна…
Тут Мо запнулась.
– Какая тайна? – заинтересовался ее собеседник. – И какие «эти дела»?
– Да разные, – шмыгая носом, сказала Мо. – Главное, что он взрослый, и он мой лучший друг… Один из лучших, – поправилась она, стараясь не глядеть в смешливые глаза.
Они много беседовали в Белодедовой пещере. Там не дул ветер, и даже казалось, что она греет, хоть Мо не видела ни очага, ни отопительных труб, какие бывают в лимитных домах. Ей было любопытно все – и почему тепло, и что это за приборы, и зачем стесали стену, и о чем сказано в той рукописи, – и против ее любопытства было только одно оружие: любопытство самого Белодеда, который чур знает сколько просидел в своей бухте.