Дедушки кашляли и суетились вокруг своих гостей, позабыв, что те ничего не едят и никогда не мерзнут. Казалось, что вдруг прорвало какую-то невидимую плотину, и вся ночная неловкость выветрилась вместе с духотой. Плаксиво-укоризненное выражение на их лицах сменилось озабоченным, потом умильно-озабоченным, а потом и просто умильным. Вэн и Мэй в сто первый раз уверяли, что нигде ничего не болит и что они больше не будут шастать где попало.
Немного успокоившись, дедушки погрузились в воспоминания. Вначале их рассказы вертелись вокруг Мэй и Вэна, потом стали отходить все дальше и дальше – к юности, к отцу, к старой жизни и старому Клетовнику. Дедушки увлеченно расписывали, как тогда все было плохо, и это «плохо» выходило у них захватывающей сказкой-страшилкой. Сонная Мо прибежала к ним и слушала, наотрез отказываясь идти отсыпаться…
Так началась новая жизнь Небесной Пары.
Она была странной, эта жизнь: ни Вэн, ни Мэй не понимали, зачем они здесь. Вот-вот должно было что-то произойти, а что – никто не знал. Мо и Дан твердо верили, что Небесная Пара прибыла с какой-то миссией, и их уверенность постепенно передавалась и самой Паре.
Да и дедушки ни разу не спросили Пару, зачем та приехала. С ними тоже все было странно: они назывались Типом-Топом и помнили все, что могли помнить настоящие Тип-Топ. На этом их сходство с вихрастыми близнецами заканчивалось. Иногда Вэну казалось, что сквозь морщины и сиплые голоса проглядывает что-то знакомое и прячется – то ли в тех же морщинах и голосах, то ли в его памяти. А иногда – что у дедушек нет ничего общего с настоящими Типом-Топом, кроме имен и воспоминаний. «Может, воспоминания – это и есть человек?» – думал он.
Вскоре Мо уехала к тете.
– Почему вам нельзя со мной? – хныкала она. – И к Белодеду… Вдруг он выйдет к вам?
С Даном она прощалась мрачно, как с привидением.
– Думаешь, Мо подозревает его в чем-то? – спрашивал Вэн у Мэй в одну из бесконечных ночей, которые им снова приходилось коротать.
– Не знаю. По-моему, она просто вся такая, – говорила Мэй и показывала, какая. – Человек вроде нормально объяснил… ну, про то, как шмыги прикинулись этим Старшим-Престаршим. И сам он помнишь как перепугался? Весь синий был…
– Может, ее попустит?
– Кого, Мо?.. А кто ее знает. Как-то она чересчур прикипела ко мне… к нам.
«К нам» Мэй сказала из вежливости: когда Мо прощалась с ними, она висела на Вэне полсекунды, а на Мэй – минуту, если не больше.
– Все равно непонятно, – хмурился Вэн. – Почему нас до сих пор не нашли? Ведь это же элементарно: они вышли на Дана, а он – ученик дедушки Типа…
– Я тоже все время жду, что выбьют дверь и будут стрелять, – призналась Мэй. – И за дедушек очень боюсь.
– И если шмыги пронюхали про эту секретную линию с ангаром – значит, они уже… Почему Дан не бьет тревогу?
– Не знаю, – вздыхала Мэй. – Не знаю, не знаю… ничего я не знаю и не понимаю. Будем пока ждать, да?
Иногда Мо навещала их, и тогда комнаты наполнялись ее голосом, как ветром из окна. Она напоминала Вэну уже не котенка, а собаку – шумную, шуструю, с преданными глазами-кругляшами. Отросшая челка лезла ей в глаза и смотрелась совсем по-собачьи; и голос у нее был звонкий, вечно дрожащий от волнения, как бывает у маленьких овчарок или колли.
Дан бывал чаще. Дедушка Тип занимался с ним: они уходили в его комнату и часами бубнили там что-то ученое. То есть бубнил дедушка Тип, а Дан, как видно, слушал или писал. С Вэном и Мэй он вел себя странно: вскидывал голову и говорил сбивчиво, будто его вызвали к доске, а он не знает темы.
Однажды, когда они остались наедине, Дан вдруг буркнул им:
– Простите.
– За что? – удивилась Мэй.
– За то, что подставил вас.
– Ты-ы?.. Подставил нас?
– Я не должен был доверять незнакомым, Мо права, – сказал он и выскочил из комнаты.
Бесконечные ночи сменялись такими же днями. От ночи к ночи дети все больше молчали. Да и поговорить выходило не всегда: кажется, дедушки всерьез решили отучиться спать. Обычно их воспоминания оканчивались двойным храпом, и Вэн с Мэй на цыпочках уходили в свою комнату.
Разговоры не спасали, и Вэн взялся за книги. Они поселились тут всюду, включая кухню и кровати. Больше всего их развелось в комнате, которая когда-то была библиотекой, а теперь стала таким же складом разношерстной ерунды, как и все жилище.
Вэн узнал ее: когда маленький Топ водил его к маме Гор, он бывал здесь и запомнил крутую деревянную лестницу, ведущую к верхним полкам. С тех квартира изменилась до неузнаваемости, – остались только полки и эта лестница, которая теперь была заставлена коробками со старой обувью. Если пододвинуть их – можно было пробраться к книгам. Они почему-то выглядели интереснее тех, которые валялись в доступности, – хотя и те и те обычно оказывались учеными трактатами, сделанными из жутких формул и чертежей. Даже если и не было формул – слова в этих книгах сплетались в такие косички, что уж лучше формулы, думал Вэн. Так честнее: глянул – и сразу видно, что можно положить обратно.