Ковров подошел к дивану и начат подробный осмотр трупов. Остальные нерешительно присоединились к нему.
— Они умерли не только от холода, но и от голода, — первым нарушил молчание Бураков. — Смотрите, как все они распухли.
— Но ведь угля-то сколько в трюме! — сказал Алфеев. — Неужели не могли им топить?
— Вероятно ослабели от голода. Да и выйти не сумели. Видал на лестнице… этот, с кинжалом? Так у двери и замерз, сердешный, — ответил Деревяшкин.
В каюте видимо находилось и несколько матросов, насколько можно было судить по одежде. Среди них — два европейца. Кроме нескольких документов на японском языке не нашли ничего, что могло бы объяснить причины катастрофы. Зато в карманах трупа, найденного на лестнице и принадлежащего европейцу, отыскали объемистую записную книжку, исписанную мелким неразборчивым почерком. Ковров перелистал ее и спрятал в карман.
— Это написано по-английски. Когда-то я со словарем кое-как читал английские технические книжки; здесь вряд ли что-нибудь разберу… да и почерк головоломный…
Остальные вовсе не были знакомы с английским языком.
На другой день очистили каюту. Трупы вынесли наружу и похоронили в братской ледяной могиле. Все мелкие вещи и документы Ковров увязал в отдельные свертки и аккуратно сложил их в каюте. Потом принялись за дальнейшие «раскопки».
Все, кто только мог поднять кирку, работали не покладая рук, и чем дальше, тем с большим упорством долбили лед. Тут же на палубе наскоро обедали. Неохотно отрывались от работы для сна, при чем некоторые иногда не возвращались в лагерь, а спали на замерзшем пароходе.
Прошла вторая неделя «раскопок». Удалось проникнуть почти во все внутренние помещения парохода. Дольше и тщательнее всего обследовали машинное отделение. Котлы и машины оказались в порядке. В капитанской каюте нашли судовой журнал, но прочитать его не смогли — запись велась по-японски.
На пароходе нашли много джутовых канатов и тонких металлических тросов. Возобновившаяся постройка висячей лестницы пошла скорее: в день подвешивали в среднем метров по двадцать пять. Ковров торопил с постройкой лестницы. Дни становились все короче, скоро должны придти осенние сумерки, а потом и зимняя четырехмесячная тьма.
Когда исследование «недр» парохода подходило к концу, наступило внезапное улучшение в состоянии здоровья профессора Василькова. Он настойчиво потребовал рассказать ему все, что произошло после аварии дирижабля. Рюмин, исполнявший обязанности санитара, не спеша, в течение двух дней все рассказал. Затем профессору показали книжку, найденную на пароходе. Почти весь день он разбирал полустертые записи, и, когда товарищи пришли к ужину, вышел в общую комнату, устроился на принесенной с парохода кушетке и рассказал вычитанную им трагическую историю.
Выяснилось, что записная книжка была дневником служащего английской торговой фирмы, некоего Джонсона, застигнутого в Иокогаме землетрясением 1923 года. Джонсону удалось спастись на небольшом пароходе, штурмованном обезумевшей толпой. На пароходе оказалось слишком много перепуганных пассажиров и слишком мало команды, состоявшей вдобавок из одних лишь матросов. Один из них взял на себя обязанности капитана.
Разразившийся вскоре неистовый шквал подхватил пароход, сломал руль, основательно потрепал оснастку и унес судно на север. Несколько недель носило его северными течениями во льдах. Запасы пищи оказались ничтожными. Сперва с величайшими трудностями ловили рыбу; потом пароход попал в ледяное поле — и перед пассажирами встал призрак голодной смерти.
Несколько групп пленников замерзающего корабля ушли на лодках и по льду. Никто не вернулся. Чтобы экономить топливо, все переселились в кают-компанию, где поставит самодельную железную печку. Один раз удалось убить медведя. Мясо и жир растянули надолго, выдавая маленькими порциями. После этого, когда есть уже было нечего, попали в шторм. Пароход обмерз. Ослабевшие, больные цингой пассажиры оказались в ловушке. Ни у кого не хватало сил пробиться наружу даже за углем, не только для охоты. Топили тем, что было под рукой…
На этом записи обрывались.
— Может быть во время этого шторма, а возможно и позже, — добавил от себя Васильков, — ломающимися льдами пароход выбросило на айсберг. И несколько лет их носило неведомо где морскими течениями, пока айсберг не прибило к нашему ледяному ущелью, закупорив из него выход.