— Напрасные страхи, голубчик! Слова делают мысль живой, теплой и отливают ее в форму. Возьмите, например, создание этого кристалла, — почему он стал таким, почему он прозрачный и почему он вообще кристалл, а не пыль или болото? — Потому что материал получил четкую форму. А мысли и подавно не должны быть бесформенным месивом, они должны кристаллизоваться…
— Вы как создательница этого рода ответственны за судьбу человеческой речи.
— Охотно беру на себя ответственность, — улыбнулась она. — Я тоже должна отвечать за ваше настроение. Мне не хочется, чтобы сомнения вас удручали, чтобы наш светлый дом казался вам мрачным. Я уверена, вы так полюбите наш дом, что не захотите уехать. Ведь у нас потому так много комнат, что мы дом делали не только для себя. Теперь наш род выходит из той фазы развития, когда мы прятались в скорлупу. Мы хотели здесь положить начало научно исследовательскому институту и подобрать для него научных работников.
— Расскажите, Евгения Владимировна, как вы начали кристаллизовать свой род.
— Охотно, голубчик. Эта мысль зародилась у меня давно, очень давно, когда я была еще совсем молоденькой девочкой-подростком. Я очень любила своего отца. Он был талантливый неудачник. За что он ни брался, все ему пророчили блестящие успехи. Если бы сбылись все пророчества, он был бы первоклассным художником, музыкантом, писателем, общественным деятелем, изобретателем, — но он ничем не был. Он обладал своеобразной способностью при самых благоприятных условиях неизменно создавать себе неудачу. А нищета была его верным спутником. Мне казалось, что я поняла причину его неудач. Он все свои силы разменивал и по мелочам пригоршнями выкидывал на мостовую. И, с другой стороны, он все свое воображение, силу ума и тела расходовал на бесчисленные романы.
Я и решила, что если бы всю эту силу и изобретательность сосредоточить в одном направлении и придерживаться такого образа действий в течение нескольких поколений, то можно добиться выполнения любой поставленной себе разумной цели. Вот и все.
Только час спустя я задал себе вопрос: сколько же ей может быть лет? Впоследствии я узнал, что каждый единственный сын появлялся на свет неизменно, когда родители были в возрасте 34 лет, следовательно, прабабке было 136 лет.
VII. Проснувшаяся «дрема»
Резко выделялась в этой семье жена Георга, Нина Дмитриевна. Молодая, грациозная, но совершенно подавленная и молчаливая, она был похожа на нежный болотный цветок «дрему», уснувший вечером с опущенными лепестками. Она иногда взглядывала на меня усталым взором, но я не слыхал от нее почти ни слова.
На другой день после разговора с прабабкой я сидел с Георгом в библиотеке.
Он работал над чертежом около широкого «настоящего окна». Я читал в простенке между двумя книжными шкафами.
Две недели прошло с моего приезда, и с каждым днем все озабоченнее становились лица обитателей дома-кристалла. Я пытался объяснить это тем, что, может быть, недостаточно успешно шли их работы над усовершенствованием «червячка»-вездехода, над которым все «три Георга» трудились целыми днями.
Все «три Георга» целыми днями трудились над усовершенствованием «червячка»-вездехода…
Однако дело обстояло не так.
— Вопрос разрешен! — сказал Георг, бросая линейку и выпрямляясь.
— Какой вопрос? — спросил я.
— А вот какой: если захочешь съездить, скажем, в Москву или в Австралию, можно будет тебя со всеми удобствами прокатить на червячке хоть завтра. А может быть, мы всей семьей совершим путешествие, — задумчиво добавил он.
— Куда же вы поедете?
Он не ответил.
Вошел Виктор Игоревич, и оба склонились над чертежами. На их лицах ничем не проявлялась радость по поводу нового достижения. В это время четыре раза прозвонил звонок, и одновременно находившаяся в простенке между двумя шкафами лампочка дала четыре ярких вспышки.
— Подъезжает верховой, — сказал Георг.
— Давай я схожу, — отозвался его отец и вышел из комнаты.
— Для таких случаев очень удобно, что моя персона представлена в трех экземплярах, — сказал Георг.
— Да, такое удобство не часто встречается, — согласился я.
Георг снова погрузился в свои чертежи.
Сигналы из внешнего мира, казавшегося мне теперь таким далеким, напомнили об избе.
— Если вы все уедете, — сказал я, чтобы нарушить тяготившее меня молчание, — то в избе обнаружат вход в туннель, а это может навести на мысль исследовать и спустить озеро.