— А знаете, что вы все упустили из вида? — улыбаясь, спросил Васильков. — Ведь теперь обитатель айсберга показал нам, что он перестал быть врагом. Очевидно он все же пришел наконец к заключению, что ему выгоднее вступить с нами в союз, чем оставаться во враждебных отношениях. Что ж, и нам это выгоднее!
Васильков не ошибся.
«Враг из темноты» действительно исчез — по крайней мере он перестал проявлять себя врагом. Вдобавок темнота, державшаяся четыре месяца, стала понемногу уступать место весенним сумеркам. «Врагу из темноты» дали теперь новое прозвище: «обитатель айсберга». Это звучало гораздо спокойнее.
Зимние страхи исчезали вместе с отступающим мраком. Январь подходил к концу. С каждым днем все дольше держались и все более светлели сумерки. Солнце бродило где-то близко за линией горизонта. И чем выше к зениту поднимался свет, тем бодрее становились пленники ледяного ущелья.
Действующий радиоприемник тоже много способствовал поднятию настроения. Передатчик наладить так и не удалось, но радиоприемник работал, и какая-то ниточка связывала друзей с населенным миром. Установили некоторое подобие громкоговорителя. Очень редко удавалось поймать передачу. Но когда «громкоговоритель» хриплым шопотом сообщал телеграммы ТАСС или преподносил измятый его шипящей глоткой концепт из Сибири — это был праздник.
Раз удалось поймать передачу из Норвегии, два раза из Америки. Однажды прослушали пессимистический отчет отправленной на их поиски спасательной экспедиции. При этом пленники ледяного ущелья мало были огорчены заключением доклада, хотя в этом заключении высказывалось довольно обоснованное предположение об их гибели. И велико было огорчение членов экспедиции, когда радио неожиданно — и, по-видимому, окончательно — испортилось. Несмотря на все усилия, наладить его снова так и не удалось. Гаврилов уверял, что и «обитатель айсберга» как будто пытался исправить приемник, но также безуспешно. Однако в это время общее внимание привлекло нечто более важное — солнце. Ожидание близкого восхода солнца создавало какое-то праздничное настроение.
Наконец пришел день, когда после долгого перерыва сделали вылазку наверх для встречи долгожданного гостя.
Была середина февраля. Жуков заранее высчитал, когда солнце должно впервые показаться над горизонтом. К этому дню готовились, как к большому событию.
Подымаясь по лестнице, пленники ледяного ущелья легко могли стать жертвой неожиданной выходки «обитателя айсберга». Возможно, он прекратил свою вредительскую деятельность, но гарантировать это никто не мог. Поэтому все возможные меры предосторожности были приняты. Не последнее место в вооружении экспедиции, подымавшейся встречать солнце, занимали всевозможные осветительные принадлежности, с которыми солнечный свет пока еще не мог конкурировать. Внизу часовой— Деревяшкин — с винтовкой наготове стоял около самого сильного прожектора, который освещал верхние ступени висячей лестницы. Подымавшиеся тоже несли с собой фонари самой разнообразной конструкции. Круги и полосы света, чередующиеся с темными промежутками, извиваясь, липли к ледяной стене и медленно вползали наверх.
«Как змея!» — подумал Деревяшкин.
Действительно, вся эта процессия могла вызвать представление об огромной, светящейся блестящими поперечными полосами, змее.
Наверху фонари потушили. Молча ждали солнца.
На горизонте, над обледенелым морем все больше светлело. Казалось где-то внизу раздували гори. Расплавленным металлом брызнули вверх блестящие струи. Потом медленно выполз край солнечного диска.
— Ур-ра!.. Взошло!..
Не успели смолкнуть приветственные крики, как солнце, точно испугавшись, снова исчезло.
— Ну, теперь ежедневно будет выглядывать все смелее. А потом и вовсе на небе застрянет, — сказал Жуков.
Двигатель Комлинского неустанно гудел, подымая облачко снежной пыли; сам Комлинский тоже неустанно возился около своей машины, что-то подстраивая и переделывая. Механик был убежден, что добьется получения «голубого угля». И действительно, понемногу сила ветра около люка незаметно, но непрерывно нарастала. В один счастливый день Комлинский с торжеством сообщил, что за последние трое суток двигатель зарядил один аккумулятор. Ковров осторожно высказал сомнение в том, что это является результатом работы самой машины, а не мускульной силы Комлинского, добавленной к ее «пустопорожней работе». И действительно — не прошло и нескольких дней, как машина, словно утомившись, постепенно перестала давать даже то ничтожное количество полезной работы, какое она — по-видимому, случайно — давала в течение трех суток.
Это счастливое время послужило как будто достаточным утешением для механика. Но если сам он находил еще возможным надеяться, что его широкие планы удастся осуществить, то остальные давно уже расстались с надеждой выбраться из ледяного ущелья на замороженном пароходе. Поэтому все внимание было направлено теперь на возобновленную работу по устройству бреши, через которую можно было бы вывезти лодку.
Пользуясь, как и при расчистке палубы, водой, взрывали лед большими глыбами, которые потом скатывали под уклон и отвозили на санях в сторону.
На вторую ночь после церемонии встречи солнца «обитатель айсберга» снова дал о себе знать — и опять самым необыкновенным образом. Среди ночи, когда все спали, раздался такой грохот, точно по айсбергу дали залп из нескольких морских орудий.
На этот раз паники в кубрике не получилось, но переполох был достаточный. Кто-то даже крикнул, что рушится айсберг. Выбежали на палубу, навели прожектора и направлении грохота. Выяснилось, что небольшой кусок айсберга действительно обрушился.
— Нет, он положительно мне все больше нравится, этот чудаковатый обитатель айсберга! — воскликнул Бураков. — Уверяю вас: он помогает нам, и притом сознательно. Смотрите — он сплеча крушит сверху ту же стену, которую мы долбим помаленьку снизу.
— А ведь верно, — согласился Жуков. — И знаете? Пожалуй, нам следовало бы действовать по его примеру. Сверху дело пойдет скорее: не надо оттаскивать лед — раз, и при падении отломанные глыбы продолжают сами колоть ледяную стену дальше — два.
— Ну что?.. Теперь уж не скажешь, что это моя работа? — добродушно спросил Бураков Комлинского, с величайшим изумлением глядевшего на освещенную прожектором выемку вверху айсберга.
— Д-да!.. Ты бы не сумел так, пожалуй. Да и ленив на это, — согласился Комлинский. Помолчав, он добавил: — Извини. Я был неправ, дурость такая нашла.
На следующую ночь повторилась та же история.
— Вот тоже союзника себе накликали! — раздраженно сказал Алфеев. — Экая дубина, — добавил он, понизив голос, точно опасаясь, что «обитатель айсберга» услышит его неодобрительный отзыв, — отдохнуть спокойно не даст.
— Дубина, — согласился Бураков, крикнул: — Эй, ты, приятель, как тебя там звать! Ты что же это? Совсем нам спать не хочешь давать? Работай себе на здоровье, как все порядочные люди, днем.
— Да и ты не умнее его, — рассердился Деревяшкин. — Не в том главная беда, что он нас будит. Он нашу работу срывает. Ведь если мы будем снизу лед буравить, а он будет обвалы устраивать — на нас, неровен час, и рухнет что-нибудь.
— Деревяшкин прав, — согласился Жуков. — Если этот «обитатель» будет продолжать в том же духе, нам ничего не останется, как присоединиться к его способу и грызть лед сверху.
— Может быть он делает нам тонкие намеки, что наш метод ему не нравится? — высказал предположение Ковров.
— Ничего себе, легонькие намеки, — проворчал Алфеев.
— Хорошо еще, что он валит лед в море, а не к нам.
Обитатель айсберга обладал редким упорством В следующую ночь шумный «намек» был повторен «с аккуратностью, достойной лучшего применения», как выразился Гаврилов.
Пришлось уступить определенно выраженному желанию беспокойного союзника, так как ничего другого не оставалось. На следующий день стали выламывать лед сверху. Здесь действительно работа пошла очень споро. Без особого труда удавалось взрывать огромные глыбы льда, заодно сбрасывая их вниз.