Минута тянулась за минутой. Они ждали, стоя, как заблудившиеся дети, посреди зала. И вот когда начался громкий стук в стену, в ответ у Стивена так же громко застучало сердце. Но Адам только прибавил громкости.
Среди всего этого шума братья стояли совершенно спокойно.
Затем стук прекратился так же неожиданно, как и начался, хотя и продолжал отдаваться в голове Стивена. И вдруг он почувствовал всю нелепость своего положения. Он поступает, как озорной школьник, – и все из-за женщины, которая, в сущности, ему не очень-то и нравится. Почему его так задевает, что она отказывается его видеть? Ведь он только хочет поблагодарить ее, ничего больше.
– Выключи граммофон! – резко потребовал он.
– Что? – переспросил Адам.
– Выключи его. Музыка оборвалась.
Рассерженный Стивен резко повернулся – и тут увидел Белл.
Она стояла в дверях, глядя на него испепеляющим взглядом – яростная, взбешенная.
Ощущение реальности сразу же покинуло его.
– Что здесь происходит? – спросила она. Стивен и Белл стояли лицом к лицу.
– Эта ваша штука играет так громко, что может разбудить мертвых!
Стивен стоял неподвижно, сохраняя полное спокойствие перед разразившейся бурей:
– Да, по-видимому.
– По-видимому? И это все, что вы можете сказать в свое оправдание?
– Извините. Мы просто думали…
– Я дала ясно понять, что не хочу, чтобы меня беспокоили. Неужели вы не понимаете, что ваша музыка, да еще такая громкая, нарушает мой покой?
– Вообще-то…
– Что – вообще-то?
Даже в гневе она была прекрасна – и так хрупка, так уязвима! Стивен расправил плечи:
– Я хотел показать вам свои успехи.
– Успехи? О чем вы говорите?
– О своей ране. – Он протянул руку вперед. – Посмотрите, я больше не ношу перевязь.
Белл, морщась, смотрела на его руку.
– С вашего позволения, – сказал Адам, – я спущусь вниз и скажу, чтобы нам принесли чаю.
Ни Белл, ни Стивен не заметили, как он выскользнул из зала.
Стивен улыбнулся ей обезоруживающей улыбкой, такой неожиданной на его суровом лице.
– Вы были правы. С рукой у меня становится все лучше и лучше. Излечение идет медленно, – добавил он, поморщившись от боли, когда шевельнул рукой более энергично, – но идет.
Но ни его улыбка, ни движения руки не умиротворили Белл.
– Вы могли написать об этом в своей записке.
– Так вы ее читали?
– Конечно, читала.
– Но печать была не сломана.
– А вы что, не знаете, как вскрывают письма, а затем ставят печать на место?
Разумеется, он слышал о перлюстрации писем, но ему и в голову не приходило, что Белл может вскрыть его письмо. Да и какая другая женщина стала бы это делать?
– Почему же вы не ответили?
– Потому.
– Что значит – потому?
– Просто потому.
Стивен не отрываясь смотрел на нее, обуреваемый противоречивыми чувствами, среди которых, к его удивлению, было и невольное уважение. Давно уже он не встречал человека, которому не внушал бы если не страх, то по крайней мере робость.
Белл отвернулась, давая понять, что ее не интересуют ни он сам, ни его рука, и оглядела тускло освещенный зал.
– Я знала, что этот зал очень красивый. – Ее слова прозвучали почти как обвинение.
Она прошлась по паркету, откинув голову назад, долго рассматривала с разных сторон огромную люстру.
Стивен наблюдал за ней, не зная, что сказать. Она словно лишила его дара речи. И он чувствовал к ней не только невольное уважение, но и, неизвестно почему, благодарность.
Ее прихрамывание было почти незаметно, или, может быть, дело просто в том, что до сих пор он видел ее убегающей. Сегодня же она прохаживалась медленно, и если бы он не видел своими глазами, как она хромает, не видел ее искалеченную ногу, Стивен, пожалуй, даже не заметил бы ее хромоты.
– И давно вы здесь живете? – Она, не глядя в его сторону, продолжала ходить, водя пальцем по грани между шелковистыми обоями и темными панелями.
– С шестьдесят четвертого года, когда был построен дом.
– В самом деле? Значит, вы были одним из первых, кто поселился в Бэк-Бэе, когда стали продавать участки? Странно, что здесь когда-то был океан.
– Точнее говоря, здесь была гавань.
– Гавань, залив, океан… Все это лишь разные слова, обозначающие огромные массы соленой воды, затопляющей почти всю землю.
Белл задумалась, ее нежное лицо казалось еще белее от глубокой голубизны глаз. Ее темные вьющиеся волосы были уложены в прическу и перехвачены бархатной лентой. Стивена обуревало желание развязать ленту, распустить волосы и погладить ее щеки точно так же, как она гладила стену.
– Подумать только, – добавила Белл, – что воды от Бостонской гавани, возможно, достигали берегов Англии, даже, может быть, Франции! Да, те самые соленые воды, которые описаны в моей книге. – Она взглянула на него с кислой полуулыбкой. – Но, похоже, мы с вами читаем разные книги.
Стивен все еще молчал, не зная, что ответить.
– Вы купили дом у кого-нибудь, как и я?
– Нет, его построил мой отец.
– А мой дом?
– Вскоре после того как мы въехали, отец разгородил дом надвое. Моя мать использовала половину, где вы живете, для приемов, званых ужинов и музыкальных концертов. В свое время отец намеревался разгородить дом на три части.
– Зачем?
– Зачем? – Стивен пожал плечами. – Вероятно, отец предполагал, что мы со временем обзаведемся собственными семьями.
– Но вы этого так и не сделали?
Со дна его памяти всплыла мысль: «Они уже никогда не вернутся домой».
– В этом не было необходимости, – коротко ответил он.
– В чем не было необходимости – в том, чтобы обзаводиться семьями?
– Мои родители умерли через девять лет после постройки дома.
– Очень жаль.
– Да, но…
– Вы тоскуете по ним? – спросила Белл, внимательно вглядываясь в него.
Его взгляд стал суровым: конечно же, он тоскует.
– Тосковать – занятие совершенно бесполезное.
– Скоро приедет мой отец, – подумав, произнесла Белл.
Ее слова удивили его. Стивен ожидал, что она выразит сожаление, как сделали бы многие на ее месте, и, уж конечно, не думал, что Белл заговорит о своем отце.
– Приедет ваш отец? Сюда?
– Да.
– Когда?
Молчание. Затем последовал ответ:
– Скоро.
– А где он сейчас?
Ее глаза чуть затуманились, Белл, грациозно покачивая юбкой, продолжила обход зала.
– Он у меня знаменитый исследователь, путешествует по всему миру. Бывает в Англии и даже во Франции. В вечном движении – как морские воды. – Она сделала глубокий вздох. – Отец охотится, занимается исследованиями, делает открытия. Он у меня всегда очень занят, с головой в работе.
– Исследователь? – Но ведь он управляющий имением. – И как же его зовут?
– Броунинг Холли.
Стало быть, Холли – ее девичья фамилия. Она не солгала.
Его снедало желание схватить Белл в объятия и провести ее в танце по залу, но он вовремя сдержался.
– А ваша мать? Она путешествует вместе с ним?
– Нет, не путешествует, – после недолгого колебания ответила Белл.
– И где же она живет, пока он странствует? Ничего не ответив, Белл подняла глаза на портрет, висевший над каминной доской:
– Кто изображен на этом портрете?
– На портрете? – Стивен взглянул на картину, затем на Белл.
– Да. Кто это?
– Мой отец. Белл зажмурилась.
– Так я и думала. Мой дом недостаточно хорош, – прошептала она. – Поэтому он и не едет.
Стивен с трудом расслышал ее слова и усомнился, что понял их правильно. Но он понял так же твердо, как знал свое имя: что-то здесь неладно. На ее лице появилось то самое выражение, которое он уже видел. Не раздумывая Стивен подошел ближе.
– На что вы смотрите? – тихо спросил он.
Видя, как Белл стоит, не отрывая глаз от портрета, Стивен решил, что вряд ли дождется ответа. Но она заговорила:
– Я вижу прекрасный бальный зал, где люди, весело смеясь, танцуют под огромной, хрустальной люстрой по паркетному полу. А над камином, на почетном месте, висит портрет.