Мадлен смущенно смеялась, Броунинг слегка пожимал ей руку.
– У нее будет бесчисленное множество шляпок с перьями и изысканной отделкой. Лучшие меховщики города захотят шить ей меховые шубки. – Задумчиво держась за чубук, он продолжил: – Такие же, какие у нее были до того, как она вышла за меня замуж.
– Все это у меня снова будет, – говорила Мадлен. – Я верю в тебя, Броунинг Холли. Верю с того самого дня, как мы повстречались.
Когда Броунинг смотрел на мать, Белл чувствовала, как сильно он ее любит. В сердце девочки закрадывался страх. Она обожала свою мать, но иногда ей было так грустно и одиноко: казалось, что отец любит мать сильнее, чем ее. Белл глубоко вздыхала, по опыту зная, что если не привлечет внимания, то останется одна за столом, заставленным пустыми тарелками, тогда как ее родители удалятся в свою комнату.
– Вы меня оставите одну? – с натянутой улыбкой спрашивала девочка.
Мать, краснея, хватала дочь за руку, но отец все еще продолжал смотреть только на нее. Когда Белл думала, что ей так и не удастся удержать родителей, из ее глаз начинали капать слезы.
Но тут лицо отца менялось, он улыбался.
– напевал он, поворачиваясь к дочери. Белл вскакивала со стула и принималась танцевать, подпевая:
Раскинув руки, она быстро-быстро вертелась, и вокруг крошечных ног вздувались юбчонки. А отец продолжал:
Она взбивала волосы и кружилась, изображая то, о чем пелось в песне.
Вставая из-за стола, отец восклицал:
Несколько минут они кружились по комнате, затем отец опускал Белл на пол.
– Я тебе рассказал о Бостоне и даже спел с тобой песенку. А теперь, – он поворачивал дочь лицом к небольшой лесенке, которая вела на чердак, – отправляйтесь-ка спать, молодая леди.
– С днем рождения, дорогая!.. – с улыбкой и нежным поцелуем добавляла мама.
Белл удобно располагалась на соломенном матрасе, покрытом простыней, зарывалась в него поглубже и натягивала одеяло до самого подбородка. На чердаке у нее было небольшое слуховое окошко. Белл никогда не задергивала занавесок. В безоблачные ночи ей нравилось наблюдать за звездами и луной. А днем, приподнявшись на цыпочки, она могла видеть ферму, где работал отец.
Хотя Броунинг Холли и ворчал все время на старого фермера, однако признавал, что тот платит лучше других хозяев. Отец все же недолюбливал его, поэтому и Белл тоже думала о нем плохо. Но скоро они уедут в Бостон и больше не увидят этого ужасного человека.
А до того времени она могла радоваться их семейным вечерам. Летом, весной, зимой, осенью ли – вечера всегда проходили одинаково. Отец покуривал трубку у очага. Мама, с иголкой и нитками в руках, шила, штопала или просто слушала папины рассказы. А когда Белл ложилась спать, то слышала нежный голос мамы, напевавшей вальс, слышала шарканье ног: это ее родители танцевали на грубо отесанном полу. Вот так и она когда-нибудь будет танцевать вместе с отцом в большом танцевальном зале в Бостоне.
Глава 4
1893 год
Бостон
Зал опустел. Остальные посетители уже отужинали и ушли. Только Стивен все сидел за своим столом, медленно водя пальцем по краю серебряной хлебницы.
Его темные глаза уставились в тарелку, не замечая ее. Он сидел, упершись локтем в льняную скатерть. Стивен Сент-Джеймс чувствовал себя вполне удобно в своем идеально отглаженном черном фраке, брюках, накрахмаленной белой рубашке и строгом белом галстуке.
Перед ним стояла рюмка бренди, сбоку от нее лежала сигара. Это была самая приятная для него часть вечера. Смакуя бренди и сигару, он размышлял о прошедшем дне, прежде чем попрощаться с метрдотелем и выйти на улицу. Если погода была плохая, он садился в экипаж, если хорошая – шел домой пешком. К его приходу в доме все затихало, слуги – за исключением дворецкого Уэнделла – расходились по своим комнатам.
В этот вечер, однако, пока вокруг него кружил метрдотель Бертран, явно торопившийся домой, к своей семье, он думал не о спокойном уединении, а о женщине, нарушившей спокойное течение его ужина.
Как она хороша – настоящий ангел с темно-каштановыми, почти черными волосами, с белой кожей без следа пудры и с необыкновенными голубыми глазами! Их цвет напоминает послеполуденное небо.
Когда она появилась в зале, сопровождаемая обескураженным Бертраном, он забыл о тупой боли в плече, об Адаме и еще не задержанном человеке, стрелявшем в него. И только вспоминал, как она попросила – нет, потребовала у него хлеба. Какой гипнотизирующий взгляд был у нее при этом. Прошел уже целый час, с тех пор как она ушла, а Стивен все думал о поразительной красоте женщины, сидевшей за соседним столиком. И как она держалась! Даже Бертран не осмелился делать ей замечания.
Кто она такая, любопытно? Откуда приехала? Стивен пробовал расспросить Бертрана, но тот знал так же мало, как и он сам. Появилась женщина совершенно неожиданно, так же неожиданно исчезла, и никто не знает ни ее имени, ни кто она такая. Однако Стивен не был уверен, что хочет это знать. Все-таки есть что-то странное, если не сказать – подозрительное в том, что она дерзнула зайти в ресторан одна, без спутника. Нет-нет, пожалуй, лучше ничего не знать!
– Вам не нравится бренди, господин Сент-Джеймс? Стивен посмотрел куда-то между рюмкой бренди и озабоченно склонившимся над ним метрдотелем.
– Нет, Бертран. – Отодвинув стул, он встал. – Простите, что задержал вас.
– Нет-нет, я никуда не тороплюсь! Стивен устало улыбнулся:
– Конечно же, вы торопитесь, и несправедливо винить вас за это. Ведь у вас жена и пятеро детей.
Бертран гордо выпрямился:
– Какой вы добрый человек, все помните. Улыбка на лице Стивена тут же увяла.
– Нет, я не добрый, совсем не добрый, Бертран. Спросите хотя бы моего брата.
Выйдя из ресторана, Стивен приказал кучеру, чтобы тот ехал без него.
– Дождь прекратился, и мне полезно прогуляться.
– Как пожелаете, сэр, – ответил кучер, отъезжая прочь в черном, отделанном эмалью ландо. В ночной тьме какое-то время маячили два фонаря, а затем сгинули, как провалились в преисподнюю.
Застегнув шубу и надвинув поглубже цилиндр, Стивен прошел через ворота парка и зашагал по дорожке, ведущей к его дому. Дождь и в самом деле прекратился, тучи почти рассеялись, но было холодно для этого времени года. По черному небу мчались клубящиеся облака. Ветер пронизывал до костей. И как раз в тот момент, когда Стивен пожалел, что отпустил кучера с экипажем, он увидел ее. Она неподвижно лежала в грязи, как брошенная вещь. Всеми забытая, никому не нужная.
Стивен был уверен, что это она. Можно было подумать, что он даже ожидал найти ее тут. Что-то подсказывало ему, что она так и не смогла добраться домой. В полутемном ресторане незнакомка казалась сильной – и в то же время слабой, гордой и недоступной, но удивительно ранимой. Теперь от ее сил ничего не осталось.
Стивен опустился рядом с ней на колено:
– Мадам!
Никакого ответа не последовало. Ничего, кроме приглушенного шелеста длинных, стройных ветвей ив.
– Мадам. – Здоровой рукой Стивен схватил ее за плечо и потряс. Видя, что женщина не шевелится, он выругался и позвал на помощь. Он не сможет с больной рукой дотащить ее до дома. – Мадам!..
Ее веки затрепетали, но глаза так и не открылись.
– Мадам, очнитесь, пожалуйста. – Стивен снова потряс ее – на этот раз с отчаянием, близким к панике. Какой-то абсурд! Ведь он никогда не позволяет себе впадать в панику, тем более из-за женщины. – Мадам!