Положив подбородок на ладонь, Леа с полуприкрытыми глазами подалась вперед.
– Ты же видишь, что любишь меня.
Лицо Лорана вспыхнуло от юношеской застенчивости.
– Не отрицай, я это чувствую. Нет! Помолчи, дай мне сказать. Ты наговорил бы одних глупостей. Я люблю тебя, Лоран. Я полюбила тебя даже больше с того дня, когда тебе в этом призналась. Я обручилась с Клодом, чтобы отомстить, чтобы причинить тебе боль. К счастью, он… Нет, этого я не хотела сказать. Я хотела сказать, что опять свободна.
– Ты забываешь, что я – нет.
– Верно. Но ты же любишь меня.
– Неправда. Но даже если бы и так, неужели ты считаешь меня мерзавцем, способным бросить Камиллу? Особенно…
– Особенно?
– Да это же дорогой д'Аржила!
– Тавернье! Как вы поживаете?
Он был потрясающе элегантен. "Настоящий выскочка", – обманывая саму себя, подумала Леа, увидев перед собой высокую фигуру в безупречно скроенном костюме мышиного цвета.
– Увы, не так хорошо, как вы. В восторге, что снова вижу вас, мадемуазель Дельмас.
Леа в бешенстве тряхнула головой, что заставило нахала улыбнуться.
– Вижу, вам это не доставило такого же удовольствия. Позвольте откланяться. Сегодня вечером мы сможем побеседовать подольше.
Взмахнув рукой, Тавернье удалился, по дороге поздоровавшись с двумя-тремя посетителями.
– Не могу его видеть. Наверное, я его неправильно поняла. Неужели ты пригласил его на сегодняшний вечер?
– Да, он уже много раз говорил, что хотел бы повидать Камиллу.
– Ну что же, сегодня она поразвлечется.
– Ты несправедлива. Он бывает и забавен, и очарователен.
– Трудно поверить. Он не отесан. Мне здесь надоело. Давай уйдем.
Погода испортилась: солнце вроде не скрылось, хотя небо и помрачнело.
– Похоже, пойдет снег, – произнес Лоран, направляясь к министерской машине, которая только что подъехала к тротуару.
– Да, поехали. Мне зябко.
– Неудивительно. Ты недостаточно тепло одета. Садись быстрее в машину.
Усадив Леа, он прикрыл ее плащом и обнял за плечи.
Несколько секунд они ехали в молчании.
– Пожалуйста, на Университетскую улицу.
– Обними меня покрепче. Так теплее, – опуская голову на плечо спутника, сказала она.
Леа прикрыла глаза. Она чувствовала, что молодому человеку передается ее волнение. Вскоре она не могла больше сдерживаться.
– Поцелуй меня.
Лоран попытался не обращать внимания на тянувшиеся к нему губы, но Леа медленно привлекла его к себе. И он перестал сопротивляться. Забыв о Камилле, о присутствии шофера, он впился в ее губы, и время перестало для них существовать. Когда он, наконец смог оторваться, машина медленно скользила по Университетской.
– У какого номера остановиться, лейтенант? – хрипло спросил смущенный водитель.
– Остановите здесь.
– Хорошо, лейтенант.
Леа смотрела на него с торжествующим видом. "Словно зверь", – мелькнула у Лорана мысль. Попытавшись привести себя в порядок, он руками пригладил растрепавшиеся волосы. Автомобиль остановился. Не дожидаясь, пока шофер откроет ей дверцу, Леа со шляпкой в руке вышла из машины. Лоран проводил ее до подъезда.
– Извини меня за то, что произошло.
– К чему извиняться? Было очень приятно, разве нет? Не делай такой мины, быть влюбленным – еще не катастрофа. До вечера, моя любовь.
Лейтенант дАржила на мгновение замер у захлопнувшейся перед ним двери.
Хотя отец и настаивал на том, чтобы Леа поторопилась со своим туалетом, они прибыли с двадцатиминутным опозданием на устраиваемый в их честь Лораном и Камиллой прием. В тот вечер она обновляла длинное облегающее платье из черного сатина, купленное ею вскоре после приезда в Париж. Увидев свою дочь в платье, плотно, будто сверкающая вторая кожа, обтягивавшем ее тело и открывавшем руки и плечи, которые из-за черной ткани, подчеркивавшей их белизну, выглядели вызывающе обнаженными, Пьер Дельмас воскликнул:
– Ты не можешь явиться в таком виде!
– Право, папа! Такова Мода, все женщины носят облегающие платья.
– Может быть. Но для молодой девушки оно неприлично. Сними его.
Глаза Леа потемнели, губы сжались.
– У меня нет другого платья. Или я пойду в этом, или не пойду вообще.
Зная дочь, Пьер Дельмас понимал, что переубедить ее не удастся.
– Набрось хотя бы шаль, – капитулировал он.
– У меня есть кое-что получше… Посмотри, что мне одолжила тетя Альбертина. Свою пелерину из чернобурки.
Ее туалет завершали длинные бриллиантовые серьги, одолженные у Лизы и придававшие впечатление хрупкости затылку с зачесанными вверх волосами.
Молоденькая горничная провела их к заваленному одеждой гардеробу. Под раздраженным взглядом отца Леа сбросила свою пелерину. Все взгляды обратились на нее, когда, опираясь на руку отца, держа сумочку из черно-белого стекляруса, она свободной походкой вошла в гостиную.
– Как ты хороша, Леа! – воскликнула Камилла, одетая в простенькое длинное платье из черного крепа с юбкой в сборку, с белым, скромно украшенным камеей корсажем и рукавами до локтей. – У меня есть для тебя сюрприз. Посмотри, кто у нас.
– Рауль! Жан!
Как ребенок, бросилась Леа обнимать братьев Лефевров. Оба были в военной форме.
– Какое счастье! Что вы делаете в Париже?
– Были в увольнении, – ответил Рауль.
Жан уточнил:
– Возвращаемся на фронт.
– Наш поезд отправляется завтра утром, и мы зашли повидать Камиллу и Лорана, которые и пригласили нас к себе на вечер.
– Мы хотели к тебе зайти, но Камилла сказала, что ты придешь и что тебе надо бы устроить сюрприз.
– Просто замечательно, – с сияющей улыбкой посмотрев на Камиллу, сказала Леа.
– Пойдем, я тебя познакомлю с нашими друзьями.
Леа поочередно начала здороваться с генералом, с полковником, с академиком, с известным писателем, с прославленным художником, с милой женщиной, с двумя дамами зрелого возраста и с… Франсуа Тавернье.
– Снова вы!
– Какой любезный прием! Не могу не узнать вашего обаятельного характера.
Леа решительно повернулась к нему спиной.
– …оборотная сторона не хуже…
Она стремительно повернулась:
– Оставьте ваши грубости!
– Моя дорогая, если женщина надевает платье определенного рода, то не для того, чтобы мужчины замечали лишь его цвет. Вы так не думаете? Справьтесь у нашего дорогого Лорана д'Аржила.
– О чем следует меня спросить? – осведомился Лоран, остановившийся рядом.
– Мадемуазель Леа очень хотела узнать, к лицу ли ей платье и нравится ли оно вам.
– Очень, – пробормотал Лоран. – Извините, кажется, Камилла ищет меня, – сказал он, отходя.
– Вы грубиян! – бросила Леа, обращаясь к Франсуа, который громко расхохотался. Прямо перед подходившим к нему генералом.
– Ну как, Тавернье? Удалось?
– Еще нет, генерал.
Леа направилась к буфету, где Рауль и Жан жарко спорили с ее отцом.
– Мы говорили о родных местах, – сказал Рауль. – Вы когда возвращаетесь?
– Думаю, что побуду здесь еще недолго. Мне хотелось бы прослушать курс в Сорбонне. Папа, ты звонил маме?
– Да.
– Она согласна?
– О Сорбонне она заметила, что учебный год уже давно начался, но ты можешь остаться на пару недель, если тетушки не возражают.
– Конечно, они согласны. Спасибо, папочка. Ты тоже задержишься?
– Не могу. Я уеду через два дня.
Рауль принес Леа бокал шампанского и отвел в сторону.
– Тебе бы не следовало здесь оставаться. Война вскоре возобновится. Ситуация может стать опасной.
– Уж не воображаешь ли ты, что немцы будут в Париже? Вы же их остановите. Ведь вас же больше?
– Это не имеет отношения к делу. Они лучше подготовлены, их вооружение современнее, а авиация сильнее.
– Может и так, но вы храбрее.
Рауль покачал головой.
– Храбрость, скажу тебе, перед их танками…
– Послушай, я так счастлива тебя видеть. Не порти вечер.
– Ты права. Выпьем за победу и за тебя, нашу красавицу!
Леа, Рауль и Жан прошли в комнату, соединенную двустворчатой дверью с гостиной, где находились гости. Ее стены были заставлены книгами, на каминной доске из белого мрамора стояла великолепная бронзовая фигура всадника, окруженного волками. В камине горел огонь. Леа устроилась в одном из двух стоявших у камина кресел. Братья уселись у ее ног.