– Забавнее, забавнее… – проворчала сиделка.
Леа и Камилла с трудом удержались от беззвучного хохота.
– Не забудь завтра захватить газеты.
– Завтра газет не будет. Троицын день, – ответила, поправляя шляпку перед зеркалом, Леа.
– Верно, совсем забыла. Помолюсь, чтобы этих гадких бошей прогнали. Приходи завтра пораньше.
– Договорились. Отдыхай.
Переходя улицу Гренель, Леа, углубившаяся в собственные мысли, толкнула прохожего. Извинившись, она узнала мужчину, посоветовавшего ей купить книгу Селина. Тот тоже ее узнал и, приподняв шляпу, поздоровался.
– Вашей подруге понравилась книга?
– Не знаю, но, похоже, вы посмеялись надо мной, рекомендуя ту книгу.
– Неужели вы так думаете?
– Да. Но это не имеет значения.
– Действительно. Извините, я не представился. Рафаэль Маль.
– Знаю.
Он посмотрел на нее с удивлением, к которому примешивалось беспокойство.
– Может, у нас есть общие друзья?
– Не думаю. Мне надо идти. До свидания, месье.
– Не уходите так, мне хотелось бы снова с вами встретиться. Как вас зовут?
Леа услышала, как отвечает, сама толком не зная, почему:
– Леа Дельмас.
– Ежедневно около часа дня я бываю на террасе кафе "Два болванчика" и был бы рад угостить вас.
Кивнув, Леа молча удалилась.
На Университетской стояла тишина: в квартире никого не было. С тревогой Леа спрашивала себя, не вернулось ли к Лизе страстное желание уехать, захватившее также Альбертину и Эстеллу. Но долго мучиться ей не пришлось – в сопровождении служанки вошли тетушки.
– Если бы ты видела, сколько собралось народу! И какой порыв! Бог не может нас покинуть, – воскликнула Лиза, снимая смешную розовую шляпку с крупным букетом фиалок.
Снимая серый жакет, Альбертина спокойно подтвердила:
– Да, это было волнующе.
– Уверена, эти молитвы и процессии не оставили бошам никаких шансов, – идя на кухню, добавила Эстелла.
– Откуда вы? – спросила Леа.
– Мы пошли в Нотр-Дам, куда на молебен приглашают всех парижан, – поправляя волосы перед одним из венецианских зеркал прихожей, ответила Лиза.
Леа вошла в малую гостиную, где ей бросился в глаза совершенно новый огромный радиоприемник.
– Приобретение твоей тети Лизы, – пояснила Альбертина, отвечая на немой вопрос Леа.
– Старый сломался?
– Да нет. Но ей хотелось, чтобы рядом с кроватью находился постоянно, денно и нощно, включенный приемник. Она слушает даже Лондон.
Леа повернула ручку аппарата. После недолгого молчания и потрескивания они услышали:
"…Первые составы с бельгийскими и голландскими беженцами прибудут на Северный вокзал послезавтра. Всем лицам, желающим выразить свое сочувствие к этим несчастным, следует обращаться во французский Красный Крест ".
– Мы туда съездим, – твердо заявила Альбертина. – Леа, позвони механику в гараж; пусть завтра с утра он подгонит машину к дому. А я посмотрю с Эстеллой, что есть у нас дома из продуктов и одежды.
Приехав на следующий день к Камилле, Леа застала ее в слезах стоявшей на коленях перед радиоприемником, несмотря на мольбы зашедшей ее проведать Сары Мюлыптейн и ворчание мадам Лебретон.
– Оставьте меня, замолчите. Я хочу послушать последние известия, – кричала она. – Ах, это ты, Леа? Скажи им, пусть оставят меня в покое.
– Я скоро вернусь, – попрощалась Сара.
После ее ухода Леа властно вытолкала сиделку из спальни.
– Послушай, они повторяют коммюнике французской Ставки.
"…Между Намюром и Мезьером противник смог создать два небольших предмостных укрепления – в Уксе, к северу от Динана, и в Монтерме. Третье, более крупное, образовано в лесу Марфе, вблизи Седана…"
– Посмотри на карту, этот лес Марфе совсем рядом с частью Лорана.
Подойдя к карте, Леа сначала показала пальцем на Седан, а затем на Муари, где находился Лоран д'Аржила.
– Да нет, это в двадцати километрах.
– Что такое двадцать километров для танков и самолетов? Они бомбят всюду. Неужели ты забыла о том, что случилось в Польше, где кавалерия атаковала немецкие танки? Истреблены! Они были все истреблены! Не хочу, чтобы то же самое произошло с Лораном, – визжала Камилла.
Леа ничего не говорила, она рассматривала карту. Красный флажок, указывавший место, где располагался 18-й егерский, выглядел пятнышком крови на обозначавшем лес зеленом пространстве.
Камилла права. Двадцать, тридцать и даже пятьдесят километров – это не расстояние для танков. Где те пройдут, чтобы убить ее любимого: через Мюзон или через Кариньян? Для нее не существовало больше ничего, кроме деревушки Муари, ставшей центром мироздания и важнейшим пунктом всей войны. Требовалось как можно скорее узнать, что там происходит на самом деле. Кто бы мог об этом рассказать? Франсуа Тавернье? Он должен бы знать.
– Ты представляешь, как разыскать Франсуа Тавернье?
Камилла подняла залитое слезами лицо.
– Франсуа Тавернье? Прекрасная мысль! Вчера он заходил и очень меня успокоил. Он служит в управлении информации, которое находится в гостинице "Континенталь". Он записал свой номер в мой блокнот, он лежит рядом с цветочной вазой.
Записная книжка сразу же раскрылась на нужной Леа странице, целиком занятой внесенными красивым размашистым почерком именем и номером. Леа набрала номер. Сначала отозвался женский голос, осведомившийся, кто говорит, потом еще один, наконец, голос мужчины.
– Месье Тавернье?
– Нет, говорит Лорио. Мы встречались несколько дней назад.
– Простите, не припоминаю.
– В русском ресторане.
– Ох!
– Чем могу быть вам полезен, мадемуазель Дельмас? Месье Тавернье отсутствует.
– Когда он вернется?
– Не знаю. Он выехал на фронт по просьбе министра.
– Куда?
– К сожалению, мадемуазель, не могу сказать. Военная тайна. Как только он вернется, доложу ему о вашем звонке. Рассчитывайте на меня.
– Спасибо, месье. До свидания.
С жестом бессилия Леа повернулась к Камилле. Увидев измученные черты скорчившейся на полу молодой женщины, она невольно подумала: "Как же она его любит!"
– Вставай, – жестко сказала она.
Бледные щеки чуть порозовели.
– Да, извини. Я веду себя глупо. Лорану было бы за меня стыдно, если бы он меня увидел такой.
С трудом поднявшись, Камилла оперлась о кресло. Стоя, она покачнулась, но удержалась на ногах и под холодным, презрительным взглядом Леа прошла к кровати, на которую постаралась сесть спокойно, сжав зубы, чтобы не застонать от боли. Пальцы в синеватых жилках прижались к сердцу, рот приоткрылся в немой мольбе. Именно в это мгновение вошел врач.
– Боже мой!
Бросившись к больной, он мягко ее уложил.
– Позовите сиделку, – обратился он к Леа, открывая свою сумку.
Доктор заканчивал делать укол, когда Леа вернулась вместе с мадам Лебретон.
– Я же наказывал вам ее не покидать. Мадам д'Аржила едва не умерла, а эта, – он кивнул на Леа, – даже пальцем не шевельнула.
Леа уже намеревалась резко возразить, но вошла Жозетта, говоря, что о здоровье хозяйки справляется мадам Мюльптейн.
– Я ее приму.
Войдя в гостиную, Леа увидела, что Сара Мюльштейн прилегла на диван. Она приподнялась, но, узнав молодую женщину, снова вытянулась.
– Извините меня, что не встаю, но больше не в состоянии. Как дела у Камиллы?
– Скверно.
– Что мы можем сделать?
– Ничего, – входя, заметил доктор. – Она нуждается в полном покое. Мадемуазель Дельмас, не могли бы связаться с ее мужем?
– Доктор, он же на фронте! – воскликнула Леа.
– Правда, правда… из-за этой войны я совершенно потерял голову. Не перестаю думать об ее ужасах, обо всех смертях, оказавшихся бесполезными, раз она вернулась снова! Сейчас больная спит, – произнес он, платком протирая стекла очков. – Кризис миновал. Ей совершенно необходимо понять, что, не контролируя себя, она ставит под угрозу жизнь младенца. Я запретил ей слушать радиопередачи и читать газеты. Но в послушание не верю. Теперь я должен идти. Свои предписания я оставил мадам Лебрстон. Завтра зайду снова. До свидания, мадам.
Какое-то время Сара и Леа молчали.
– Бедняжка Камилла. Плохое выбрала она время, чтобы дать жизнь ребенку, – вздохнула Леа.