– Вы думаете? – вставая, спросила Сара. – А чем вы заняты сегодня вечером? Может, поужинаем вместе?
– С большим удовольствием, но сначала я должна заехать домой переодеться и предупредить тетушек.
– Вы прекрасно выглядите и так, а принять ванну сможете у меня. Позвоните своим тетушкам и скажите, что вернетесь к десяти.
Леа послушалась. На Университетской была одна Эстелла, сестры де Монплейне еще не возвращались.
Эстелла потребовала, чтобы Леа была дома вовремя.
Небольшой зал в "Друге Луи" был переполнен. Хозяин распорядился, раз они друзья месье Тавернье, поставить для них мраморный столик у входной двери, на которой молоденький официант, повесив табличку "Мест нет", задвинул занавеску из засаленного бархата. Она скрыла зал от взглядов с улицы.
Леа с любопытством осмотрелась. Впервые оказалась она в подобном заведении, которое решительно ни в чем не отвечало ее представлениям о шикарном ресторане.
– Я отвезу вас в модное бистро, – сказала ей, однако, Сара.
Отражаемый желтоватыми стенами свет придавал обедающим вид больных желтухой. Разбросанные под ногами по разбитому полу опилки образовывали влажные и грязные кучи, деревянные стулья были жесткими и неудобными, а шум и дым раздражали.
Официант умело накрыл столик. Безупречная белизна скатерти и салфеток, блеск хрусталя и серебра немного успокоили Леа. Чтобы не затягивать молчание, она наклонилась к спутнице:
– Вы часто здесь бываете?
– Довольно часто. Я вам уже рассказывала, что меня познакомил с этим местом Франсуа Тавернье. Паштет из гусиной печенки, мясо, дичь и вино здесь превосходны. Обстановка не слишком привлекательна, но отменная кухня и любезность персонала помогают быстро об этом забыть.
– Мадам, какого вина вам хотелось бы?
– Забыла название вина, которое обычно заказывает месье Тавернье. Нахожу его очень хорошим.
– Оно действительно превосходно. Это "Шато Лагуна".
– Чудесно, мы выпьем за его здоровье.
Леа как знаток попробовала вино.
По приезде в Париж Сара поселилась в отеле "Лютеция", чтобы, как она говорила, освободиться от повседневных хлопот. Два часа назад войдя в номер вместе с Леа, она отшвырнула туфли в дальний угол, а легкое пальто сбросила на одну из двух кроватей-близнецов, покрытых цветастым кретоном.
– Чувствуйте себя, как дома. Я пока налью воду.
Из ванны она вышла в длинном махровом голубом халате.
– Ванна наполнится очень быстро. Соли на полке. Не хотите чего-нибудь выпить? Себе я закажу коктейль "Александра". Бармен отеля готовит его великолепно.
– Согласна на "Александру", – ответила Леа, несколько смущенная раскованностью едва знакомой женщины.
Через четверть часа она в свою очередь вышла из ванны раскрасневшаяся, с высоко заколотыми волосами, завернувшись в сиреневый халат.
– Как вы еще молоды! – воскликнула Сара. – Никогда не встречала ни такого цвета лица, как у вас, ни такого взгляда, ни такого красивого рта. Могу понять, как легко в вас влюбиться.
Под этим потоком комплиментов Леа покраснела и почувствовала себя неловко.
– Держите. Вот ваш стакан. Я заказала столик в ресторане, который мне очень нравится. Надеюсь, и вам он придется по душе.
Болтая, Сара не переставала рыться в одном из многочисленных разбросанных по полу чемоданов и извлекла оттуда голубое белье и темно-серые чулки. Из другого чемодана достала несколько помятое платье из красной шерсти.
– Я ненадолго, – снова исчезая в ванне, сказала она.
"Какой беспорядок! – подумала Леа. – А мама еще жалуется, что я несобранная. Что бы она сказала, если бы у нее была дочь вроде Сары?" Не без удивления она вдруг сообразила, что уже много дней не вспоминала о матери. И решила написать ей длинное письмо.
– Включите радио, – крикнула из ванной Сара.
Леа оглянулась вокруг, отодвигая платья, пальто, газеты: ни намека на устройство, хотя бы отдаленно напоминающее радиоприемник. Сара вышла в короткой комбинации, вытирая полотенцем мокрые волосы.
– Почему вы не включили радио? Как раз время военных сводок.
– Я его не нашла.
– Ах, и правда. Совсем забыла, его взяли в ремонт. Вы еще не оделись?
Движением руки Леа показала, что ее платье находится в ванной.
– Где сегодня моя голова? Я действительно замоталась.
Вернувшись в комнату, Леа застала Сару под кроватью, где та искала свои туфли, в конце концов, обнаруженные в корзине для мусора!
Гарсон принес блюдо толстых ломтей байоннской ветчины и гусиный паштет, а официант налил вина.
– Кроме того, есть бычий бок, тушеное мясо по-провансальски, вырезка ягненка и голуби с зеленым горошком.
– Закажите голубей, они очень вкусны, – посоветовала Сара.
Улыбаясь, Леа кивнула.
– А теперь давайте выпьем за здоровье нашего друга Франсуа Тавернье, – поднимая бокал, предложила Сара.
– Мысль, приятная моему сердцу, – раздался у них за спиной веселый голос Тавернье. Слегка растрепанные волосы, свитер с высоким горлом и твидовый пиджак придавали ему более молодой, чем обычно, вид.
– Франсуа! – воскликнула Сара. – Какая приятная неожиданность! Я боялась, что вы погибли под немецкими бомбами.
– Так почти что и вышло, – наклонившись, чтобы поцеловать протянутую ему руку со сверкавшим, очень красивым бриллиантом, сказал он. – Добрый вечер, Леа. Ваши тетушки оправились от испуга?
– Добрый вечер. Пока да.
– Мне сказали, что вы звонили. Надеюсь, ничего серьезного?
– Вас хотела найти Камилла. Я думала, что вы на фронте.
– Там я и был. Вернулся во второй половине дня. По моему костюму вы можете видеть, что времени переодеться у меня не было. Вы меня извините? Хотя ваш столик и невелик, может быть, вы позволите мне присоединиться к вам?
– Что за вопрос! С удовольствием! – ответила Сара.
– Официант, принесите стул.
– Вам будет не очень удобно, месье Тавернье.
– Это неважно.
– Что вы хотели бы на ужин, месье?
– Бычий бок с кровью.
Официант вновь налил всем вина. Франсуа Тавернье молча, в глубокой задумчивости, выпил свой бокал. Леа умирала от желания спросить его о том, что он видел, но не решалась.
– Не томите же нас, месье, – воскликнула Сара. – Что же там происходит?
В темных глазах Тавернье мелькнула досада. Он взглянул на этих двух столь разных в своей красоте женщин: брюнетку с огромными карими глазами, с матово-белой кожей, большим носом с горбинкой и крупным ртом с прекрасными зубами и дикарку с растрепанными, ярко вспыхивающими на свету волосами, упрямым лбом, чувственными губами и странным взглядом, в котором хочется утонуть. И этот поворот головы в те мгновения, когда что-то привлекает ее внимание…
– Поговорим о другом, не хочу вселять тревогу в ваши очаровательные головки. Отложим этот разговор до завтра.
– Нет, сейчас, а не завтра, – порывисто выговорила Сара Мюльштейн, взяв Тавернье за руку. – У меня есть право знать, – продолжала она глухо. – Если нацисты выиграют эту войну, я больше никогда не увижу ни отца, ни мужа.
– Знаю, Сара, знаю.
– Нет, вам этого не понять. Вы не представляете, на что они способны…
– Успокойтесь, Сара. Все это я знаю не хуже вас. Несмотря на быстроту событий, я не утратил связей в Германии, и полученные мною известия недурны. Однако…
– Однако?
– …я задаюсь вопросом, будут ли они во Франции в безопасности?
– Как вы можете в этом сомневаться? Ведь Франция – свободная гостеприимная страна, колыбель Декларации прав человека. Никогда Франция не бросила бы евреев в тюрьму только потому, что они евреи.
– Меня восхищает ваша вера в справедливость моей страны. Искренне желаю, чтобы вы не обманулись.
– Ведь мы же выиграем войну? – впервые вмешалась в разговор Леа.
Франсуа Тавернье был избавлен от необходимости отвечать: начали подавать еду.
Все трое любили поесть. Сначала ели молча, но постепенно благодаря вину и прекрасной кухне принялись болтать. К концу ужина зазвучал смех и начало проявляться опьянение, особенно заметное у выпившей много вина Леа.
– Ох, уже половина одиннадцатого, – сказала она, вставая. – Тетушки будут волноваться.
– Пойдемте, я вас провожу. Запишите на мой счет, – оставив на столе чаевые, сказал Тавернье.