– Чем вы занимаетесь?
– Это, красавица моя, секрет. В общем, моим клиентам безразлично, откуда товар. Они довольствуются тем, что платят… И всего хорошего. Поверьте мне, чем меньше об этих делишках знаешь, тем спокойнее.
Официант разлил шампанское.
– Выпьем за вашу красоту!
Не отвечая, Леа наклонила голову и залпом осушила свой бокал.
– Послушайте, дорогая. Это не лимонад. Такое вино надо бы распробовать. Чего бы вы хотели отведать?
– Я хочу даров моря, много даров моря. А еще ту легендарную утку с кровью, о которой столько слышала.
– Прекрасный выбор. Я возьму то же самое.
Чуть погодя на их столике появилось роскошное блюдо устриц, морских ежей, мидий и средиземноморских ракушек. Затем они ели прославленную утку с кровью, великолепно выдержанный бри и огромный кусок шоколадного торта. Под смеющимися взглядами соседей Леа, проглотив последний кусок, откинулась на спинку стула.
– Ммм… впервые за многие месяцы совершенно сыта.
– Надеюсь. Вы ели за четверых.
– Это упрек?
– Нет. Одно удовольствие смотреть, как вы едите. Впечатление такое, что вы наслаждаетесь. Чудесно!
– Вы находите? – насупившись, спросила она. – Мне стыдно. Угостите меня сигаретой и расскажите, что за люди вокруг. Само собой, за исключением немцев.
– Те же, что и перед войной. Видеть и быть увиденным – таково правило парижского света. Здесь, дорогая, так называемый весь цвет Парижа. Его же встретишь у "Максима", в "Фуке", у "Каррера", в "Ле-дуайене", всюду, где ему следует находиться.
– Я вам не верю.
– Посмотрите на тех двух женщин, между элегантным немецким офицером и красавчиком с голубоватой шевелюрой.
– Смахивает на Сашу Гитри.
– Он и есть. Его соседка справа – выдающаяся пианистка Люсьена Дельфорж. Ей принадлежит милая острота: «Если бы меня попросили определить, что такое коллаборационист, я бы сказала: "это Моцарт в Париже"».
– Не вижу связи.
– Дорогая, вам недостает чувства юмора. А вторая дама – это лучший знаток Вагнера Жермена Любен. Что касается немецкого офицера, то это лейтенант Радемахер, важная фигура в цензуре. Без его согласия ни одна пьеса, ни один спектакль, не могут быть показаны в Париже. Дальше, за столиком у окна, вы видите журналиста Абеля Боннара, издателя Бернара Грассе, писателя Марселя Жуандо с женой Элизой. В глубине – актриса Арлетти, после вас самая красивая здесь женщина…
К ним подошел еще молодой с острым профилем мужчина, в небрежно наброшенной на смокинг накидке с красной шелковой подкладкой в сопровождении очень красивого юноши, тоже в смокинге.
– Рафаэль, ты здесь? Рад видеть, что твои дела поправились.
– Они идут лучше, много лучше. Удачное время. Леа, позвольте вам представить очень дорогого вам человека – месьс Жана Кокто.
– Жан Кокто… Добрый вечер, месье. Мне очень понравился ваш "Самозванец Тома".
– Спасибо, мадемуазель. Я и не подозревал, что у моего друга Рафаэля есть такие очаровательные знакомые.
– Жан, это мадемуазель Дельмас. Она живет в Бордо.
– Бордо! Какой красивый город! Нигде больше скука не обладает такой аристократической изысканностью. Даже у мелкой шпаны в парке Кенконс есть класс. Могу ли я вас куда-нибудь подвезти? Один друг любезно предоставил мне машину с шофером.
– Нам будет тесно.
– Ох, извините меня. Где была моя голова? Эта девушка смущает меня. Мадемуазель… Простите, не запомнил вашей фамилии.
– Дельмас.
– Мадемуазель Дельмас, представляю вам самого выдающегося танцовщика Парижа, – что я говорю! – всей Европы, моего друга Сержа Лифаря.
Молодой человек в темно-синем смокинге сухо поклонился.
– Куда вы направляетесь? – спросил поэт.
– К моему другу Отто.
– Забавно. И мы туда же. Пойдемте, мы остались последними.
Водитель-немец распахнул дверцу роскошного автомобиля. Леа отступила.
– Ну, пойдемте же, дорогая. Вы ничем не рискуете. Вы в надежных руках, а место, куда мы направляемся, одно из самых посещаемых в Париже. Я знаю людей прославленных, идущих на низость, чтобы их там приняли.
Леа устроилась между Жаном Кокто и Рафаэлем. Все еще продолжавший дуться танцовщик сел рядом с шофером.
В молчании ехали они по пустынным набережным. В ясной холодной ночи черная масса Нотр-Дам, казалось, оберегала город. Ее образ напомнил Леа приезд в Париж вместе с отцом. Как давно это было…
Свернув на улицу Сен-Пер, они направились дальше по Лилльской улице. Вскоре машина проехала широкие ворота, охранявшиеся немецкими часовыми, и остановилась перед лестницей особняка.
Жан Кокто галантно помог Леа выйти из автомобиля.
– Где мы? – осведомилась она.
– В особняке, который Бонапарт подарил Жозефине.
Они поднялись по ступеням лестницы. Гардины застекленной двери зашелестели, раздвигаясь. На них обрушились волны света, тепла, духов. Слуги в ливреях освободили их от пальто. Леа не без сожаления отдала своих чернобурок. С детским восхищением она оглядывалась вокруг. Но в то же время ей никак не удавалось избавиться от чувства неловкости, портившего ей настроение.
– Где мы? – снова спросила она.
– В посольстве Германии.
Это было, как удар в солнечное сплетение. Она невольно попятилась назад. Рафаэль остановил ее, увлекая в сторону сверкающих залов.
– Я хочу уйти!
– Так вы со мной не поступите. В любом случае уже слишком поздно. Вот и посол.
Еще молодой красивый мужчина, весьма элегантный в скрывающем легкую полноту смокинге, приветствовал Жана Кокто:
– Дорогой друг, для меня всегда радость принимать в моем доме такого поэта, как вы.
– Ваше превосходительство…
– Представьте меня вашим друзьям.
– Ваше превосходительство, это Серж Лифарь, о котором вы уже слышали.
– Конечно, я восхищен вашим искусством, месье.
– Ваше превосходительство…
– Писатель и журналист Рафаэль Маль.
– Я знаю этого месье.
Не подав руки, посол прошел мимо.
Щеки Рафаэля чуть вспыхнули, он натянуто поклонился.
– А кто эта восхитительная девушка? Не будущая ли исполнительница одного из ваших шедевров?
– Позвольте вам представить мадемуазель Леа Дельмас. Леа, представляю вас его превосходительству господину Отто Абецу, послу Германии в Париже.
Леа не решилась отвергнуть протянутую ей послом руку. Фамильярно взяв ее под руку, посол на превосходном французском сказал ей:
– Пойдемте, мадемуазель, я вас представлю своей жене. Уверен, что вы прекрасно найдете общий язык.
Госпожа Абец приветствовала Леа самой очаровательной улыбкой.
– Моя дорогая, у вас весьма оригинальное платье. Мне нужно взять адрес вашего портного.
И, не ожидая ответа, двинулась навстречу новым гостям. Леа осталась одна в центре гостиной, а вокруг кружились, смеясь и болтая, элегантные надушенные люди с бокалами в руках. Почти все посматривали на тоненькую юную девушку, чью бледность подчеркивала странная широкая черная юбка. Под этими взглядами Леа напряглась, радуясь, что длинное платье скрывает старые и противные черные с золотом лодочки Лизы. Не пытаясь спрятать свое любопытство, она пристально вглядывалась в толпу, внешне такую веселую и непринужденную, такую счастливую от того, что находится здесь. Роскошные туалеты женщин, их драгоценности привносили яркие штрихи в черную массу костюмов мужчин.
– Удивительно, не правда ли? – шепнул ей на ухо Рафаэль.
– Что же здесь удивительного?
– Все эти люди льстятся к врагу.
– А вы, что вы здесь делаете?
– О, я всего лишь жалкий земляной червь. К тому же, как я вам уже говорил, люблю победителей.
– Может, они не всегда ими будут?
– Тише, сердце мое, – произнес он, тревожно оглядываясь. – Неужели вы думаете, – продолжал он, взяв ее под руку и говоря ей на ухо, – что все находящиеся здесь люди не убеждены в полной победе великого рейха?
– Однако в России немецкие войска несут все более значительные потери.
– Тише! Вы хотите, чтобы нас арестовали? Как раз об этом вам не следует ничего знать и уж тем более нельзя это повторять. Примите совет: чаще слушайте радио Парижа, чем радио Лондона. Это не так опасно.
Они остановились у буфета, где Леа одно за другим проглотила пять или шесть пирожных.