За ширмой постель утопала во мраке. Аккуратно уложив Леа, он расцеловал ей веки, губы, шею. Она вяло не противилась. И вдруг обняла его, впившись зубами в его губы.
– Сделайте мне больно. Возьмите меня, как тогда, в Монморийоне.
С какой же радостью брал он свою покорную жертву!
Франсуа попросил собрать корзину лучших продуктов из запасов семейства Андрие и отдал Леа для тетушек.
– Передайте им от меня.
– Спасибо.
– Когда я вас снова увижу?
– Не знаю. Через два дня я уезжаю.
– Уже!
Ее тронуло то, как он это произнес. И ответила она с чем-то большим, чем просто с нежностью:
– Состояние моего отца после кончины мамы не позволяет мне оставлять его одного слишком надолго.
– Понимаю. Если увидите вашего дядю отца Адриана, передайте ему, что я его помню.
В ее памяти всплыли слова доминиканца: "Если у тебя возникнут серьезные проблемы, позвони или как-то иначе извести Франсуа Тавернье". Но чем же мог быть полезен человек, вроде бы находившийся в наилучших отношениях с немцами?…
– Не забуду. Тем более он мне рекомендовал в случае нужды обратиться к вам.
Улыбка разгладила его черты.
– Он прав. Скажите ему, что ничего не изменилось.
– Всего хорошего. Передам. Спасибо за чудесный ужин и за это. – Она показала на корзину. – Особенно обрадуется тетя Лиза.
Весь следующий день Леа провела в постели, в своей комнате. У нее разболелась печень.
Через день, все еще бледная и едва стоявшая на ногах, она отправилась в музей Гревена. Всс прошло, как и предсказывал Адриан. Когда же она вернулась на Университетскую, там ее ждала Сара Мюльштейн.
– Франсуа Тавернье рассказал, что вы проездом в Париже. Мне захотелось вас повидать, – обнимая ее, сказала Сара.
Как же она изменилась! По-прежнему красивая, пожалуй, даже еще более похорошевшая, она выглядела, как после тяжелой душевной драмы, полностью изменившей выражение ес лица, ее взгляд. У Леа возникло странное впечатление, будто в Сару вселилось некое другое существо. Словно в подтверждение та сказала ей:
– В последнее время я так изменилась, что сама себя больше не узнаю.
– Франсуа сказал мне, что ваш отец…
– Да. Не будем об этом, ладно?
– А ваш муж?
– Ради него самого надеюсь, что сейчас он уже мертв.
Во рту Леа появился привкус горечи.
– После пыток его отправили в концлагерь. Не знаю, в какой.
Сара надолго умолкла.
– Франсуа сообщил мне, что вы дружите с Рафаэлем Малем, – после паузы сцова заговорила она. – И я тоже, несмотря на все, что знаю о нем. Тем не менее, будьте осторожны. Он из тех, кто причиняет зло даже тем, кого любит.
– Вы же продолжаете с ним встречаться.
– Разве он может причинить зло человеку в моем положении? Я с ним встречаюсь, потому что он мне любопытен, и я хотела бы понять, откуда в нем его скверные черты и откуда – его ясность мысли. Откуда его презрение к самому себе, его стремление к саморазрушению, его тяга к самоуничижению в сочетании с безмерной гордостью? Знаю, что он способен просто так, беспричинно, как бы играя, совершить благородный поступок и тут же обесценить его, как если бы ему хотелось наказать самого себя за эти мгновения доброты.
– Почему вы не уедете из Франции?
– Не знаю. Я люблю эту страну, мне надоело убегать. К тому же не хочу слишком удаляться от Германии, ибо, вопреки всякой логике, повторяю себе, что мужа могут выпустить,
– Переберитесь хотя бы в свободную зону.
– Да, наверное. Франсуа тоже хочет, чтобы я отправилась к его друзьям в Лимузене.
– Куда? В Лимож?
– Нет, в Эймутьс, городок неподалеку от Лиможа.
– Я еду в Лимож завтра. Не хотите отправиться со мной?
– Что тебе надо в Лиможе? – закричала Альбертина.
Леа пожалела о своей неосторожности, но было уже поздно. Пришлось импровизировать.
– У папы есть клиент, который должен ему деньги. Он меня попросил съездить за ними.
– Сначала тебе следовало бы поговорить с нами.
– Извините меня, дорогие тетушки. Я не подумала. Так что вы скажете, Сара? Поедемте вместе.
– Почему бы и нет. Туда ли, в другое ли место.
Звякнул дверной звонок, и четыре женщины замерли.
В дверях будуара возник Франсуа Тавернье.
– Как вы нас напугали! – воскликнула Сара. – Я сочла, что это гестапо.
– Из-за гестапо я и нахожусь здесь. Вам нельзя возвращаться к Донати, их только что забрали.
– Не может быть!
– Вам надо уезжать. Я принес вам документы и пропуск в свободную зону.
– Но я же не могу так сразу взять и уехать. Моя одежда, мои книги…
– Знаю, Сара, но у вас нет выбора. Сегодня вечером поездов на Лимож больше нет. Завтра первый отправляется в 7.30. Надо ехать им. В Лиможе пересядете в сторону Эймутье. Теперь же надо найти, где переночевать.
– Мадам Мюльштейн может переночевать у нас, – сказала Альбертина. – Не так ли, Лиза?
– Конечно, я буду рада!
Франсуа Тавернье с улыбкой взглянул на двух старых дев.
– С вашей стороны это очень великодушно. Но должен предупредить, небезопасно.
– Не будем об этом говорить, месье.
Лиза сказала:
– Я приготовлю вам постель.
– Не стоит труда, мадемуазель. Если Леа не будет возражать, я лягу у нее. Нам и проснуться будет легче, и на поезд мы не опоздаем.
– Леа едет в Лимож? – удивленно спросил Франсуа.
– Да. И как раз перед вашим приходом я предложила Саре поехать вместе.
– Мне будет спокойнее, зная, что в дороге вы будете вдвоем. Самый трудный момент – это проверка документов при переходе демаркационной линии. Вдвоем это легче. Леа, не могу я поговорить с вами наедине?
– Пойдемте в мою комнату.
Завернувшись в пуховое одеяло, Леа присела на кровать.
– Не спрашиваю, что вам понадобилось в Лиможе. Предполагаю, вы мне все равно не скажете. Но умоляю вас быть все время начеку. Не согласитесь ли оказать мне небольшую услугу?
– Если смогу.
– Мне бы хотелось, чтобы вы проводили Сару к моим друзьям в Эймутье. Она говорит по-французски прекрасно, но, боюсь, ее выговор заинтересует и немецкую, и французскую полицию.
– Почему ее хотят арестовать?
– Потому что задерживают всех евреев-иностранцев. Так вы согласны?
– Да.
– Спасибо.
В дверь позвонили снова. Леа выскочила, чтобы открыть. Рафаэль Маль так торопился войти, что даже толкнул ее.
– Где Сара?
От удивления Леа вперилась в стену. Лишь бы только ничего не сболтнула лишнего недавно вернувшаяся Эстелла.
– О ком вы говорите?
– О Саре Мюльштейн, конечно.
– Я ее не встречала с 40-го года. Почему вы разыскиваете ее здесь?
– Она вас очень любила, а я ей сказал, что вы в Париже. Вот я и подумал, что она может к вам зайти. Уже два часа, как я ее повсюду ищу.
– А в чем дело?
– Ее надо предупредить, что она не должна возвращаться домой. Ее там ждет гестапо.
Леа, как смогла, разыграла удивление.
– Ох, Боже мой!
Рафаэль устало опустился на скамеечку у входной двери.
– Где она может быть? Не могу же я маячить у нее перед домом, чтобы предупредить? У меня и без того хватает забот!
– Мне казалось, у вас наилучшие отношения с этими господами?
– Да, пока я им для чего-нибудь нужен. Если вдруг они узнают, что я, к примеру, пытаюсь вырвать из их лап дочь Исраеля Лазара, я сразу же окажусь в концлагере вместо нее.
– Бедняга Рафаэль, не хотите же вы, чтобы я вас пожалела? В конце-то концов, они ваши друзья.
– Вы правы, – вставая, произнес он. – Не жалейте меня, я того не стою. Покидаю вас, буду продолжать поиски. Если случайно встретите Сару, скажите, чтобы к себе не возвращалась. А вы, сердечко мое, все-таки уезжаете к себе в деревню?
– Да.
– Ну что же, доброго вам пути. Думайте иногда обо мне. Прощайте.
– До свидания, Рафаэль.
Прислушиваясь к удалявшимся по лестнице шагам, Леа в задумчивости медленно закрыла за ним дверь.
– Браво, вы были просто великолепны, – заметил Франсуа, взяв ее за руку.