«Вот, возьми, Фред, — говорит она, — приводи свою хозяйку и дочурку — чем больше, тем лучше». В этом вся Долли. Она всегда говорит, что нас требуется дюжина, чтобы быть для нее такими же полезными, как Фред.
— Значит, дама, получившая вереск, на этой неделе будет выступать в «Империи»? — спросил Иэн таким тоном, будто только что разгадал очень сложное слово в кроссворде.
— Точно, — подтвердила миссис Такетт. — А как она была рада! Фред сказал ей, что вереск приносит удачу, она засмеялась и ответила, что немного удачи никогда не помешает.
— «Империя»! — Уставясь в пол, герцог медленно, но верно пришел к тому же заключению, что и Иэн.
— Мы пойдем туда и все объясним, — сказала Мойда, поднимаясь на ноги. — Я уверена, ваша знакомая согласится, чтобы мы дали ей взамен какой-нибудь другой цветок.
— Так вы говорите, что эту женщину зовут Дот? — спросил Иэн.
Миссис Такетт хихикнула:
— Ах, я же не назвала вам ее имя? Только сказала, как ее называет Фред. «Дот» — это одна из его шуток. Конечно, он так называет ее за глаза. А обращается к ней «мисс Дарэм»; в театре все зовут ее Долли.
У Мойды перехватило дыхание. С самого начала ей следовало догадаться, подумала она, что каким-то непостижимым образом, рукой Провидения, она окажется вовлечена в эту историю. Вначале Хэмиш, а теперь ее мать!
Она с трудом осознавала, что происходило потом. На мгновение у нее закружилась голова, и она почти не помнила, как они попрощались. Каким-то образом она оказалась в машине рядом с Иэном, и они быстро поехали по той же дороге в обратную сторону.
— Долли Дарэм! — произнес он. — Кажется, я помню это имя. Кто она такая?
— Какая разница! — воскликнул с заднего сиденья герцог. — Главное — вереск!
— Давайте молиться, что она не отдала его кому-нибудь из друзей, отправляющихся в Восточную Африку, или не накормила им кролика из шляпы иллюзиониста! — пошутил Иэн. — Меня скоро тошнить начнет от одного только упоминания о твоем голубом вереске, Арчи!
— Голубой! Она сказала — голубой! — ответил герцог довольным тоном.
Мойда молчала, и даже когда они свернули на Сочихолл-стрит и перед ними засверкали ослепительно яркие огни «Империи», она не могла избавиться от чувства нереальности происходящего.
Должно быть, это сон, подумала Мойда.
Гибель Дженет и Рори, ужас выселения из их маленького домика в Скейге, чувство отчаяния, заставившее их вселиться в замок, прибытие Иэна, поездка с ним и герцогом — все это казалось кошмарным наваждением. И теперь вовлеченными в него оказались не только они с Хэмишем, но и ее мать.
Она увидела имя «Крошка Долли Дарэм», состоящее из мерцающих огоньков, снова и снова читала его на афишах у входа в театр.
— Дверь на сцену, — сказал Иэн, беря ее под локоть и поторапливая.
Здесь по-прежнему пахло гримом и пылью, были те же самые каменные полы и узкие лестницы, по коридорам гулял сквозняк, вдалеке слышался громкий звук музыки и бурных аплодисментов.
— Мисс Дарэм сейчас выступает, — сказал билетер. — Она ожидает вас, сэр?
— Нет, но дело крайне срочное, — ответил Иэн. — Это герцог Аркрэ, а я — бригадир Маккрэгган.
Билетер пристально осмотрел их и, вероятно, остался доволен.
— Мисс Дарэм освободится через несколько минут, — сообщил он. — Идите к ней в гримерную. Я скажу ей, что вы ее там ждете.
— Благодарю, — ответил Иэн и вложил в ладонь своего собеседника щедрые чаевые.
Они двинулись по коридору в указанном направлении. Они слышали взрывы смеха, затем высокую, чистую и неожиданно красивую ноту. При желании ее мать может хорошо петь, подумала Мойда, и в этот момент она с чувством вины осознала, что стыдится Долли. Стыдится вульгарности и кичливости, которые сделали ее массовым кумиром, но убили в ней настоящую актрису. Она часто думала об этом и раньше, но никогда с такой горечью, и затем, несмотря на гром аплодисментов, Мойда осознала правду — она любит Иэна!
Она с трудом верила своим чувствам, переполнявшим ее грудь. Внезапно, стоя здесь и ощущая, как сердце бешено стучит в ее груди, Мойда подумала: а не убежать ли отсюда? Она не может пойти с ним и созерцать удивленно-презрительное выражение его лица при виде толстухи Долли, презрение в его глазах, когда он услышит ее болтовню на северном диалекте, которым она разговаривала со сцены.