— Это же общее число лет. А по локальному биологическому времени гораздо меньше.
— Да, — согласился Яр. — Но это — пока в рейсе. А на Земле потом жизнь берёт своё. И начинает наматывать годы за месяцы…
— Вам никак не дашь больше тридцати пяти, — с чуть заметным девичьим кокетством сказала Данка.
— Пожалуй, — согласился Яр. — А тебе сколько?
— Четырнадцатый… — Она вздохнула. — А когда папа умер, было девять.
— Что же случилось с папой? — нерешительно спросил Яр.
— С папой?.. Да как со многими. Эпидемия… У Игнатика вот тоже… И отец, и мама… Он теперь с тётей живёт…
Чита сказал, будто заступился:
— Она же ничего, хорошая тётка…
Грохнула калитка — примчались Игнатик и Алька. Красивые такие. В одинаковых парусиновых шортиках — чистых, отутюженных, с лаковыми ремешками и пестрыми нашивками. В рубашках с накладными карманами и погончиками: Алька в белой, Игнатик в оранжевой. Игнатик переобулся в новенькие блестящие сандалии. На Альке остались прежние расхлябанные сандалеты. Данка посмотрела на них с осуждением.
— А других нет, я их утопил, — независимо сказал Алька.
Брюки и рубашку Яра Чита спрятал в тайнике за поленницей, где у него хранились книги. Яр смотрел на это с тревогой. Отдавая одежду, он как бы рвал последнюю связь с крейсером.
— Братцы, а когда вы вернёте меня домой?
— Да вернём, вернём, — снисходительно сказал Алька.
— Вечером, — сказала Данка.— Если вы захотите…
— То есть как это "если захотите"?
— Вечером, — торопливо успокоил Игнатик. — Ты не бойся, Яр… Ну, идём?
Чита надел очки и открыл книгу.
— Он что, и на ходу читает? — шёпотом спросил Яр.
— Ага, — с некоторой гордостью сказал Алька.
Летнее утро царствовало над тихими улицами. Прохожих было мало. Изредка с тарахтеньем проносились автомобили старых, каких-то полузнакомых марок.
Город становился не совсем знакомым.
Сначала Яру казалось, что он попал в старый Нейск. Или двойник Нейска. В этом была бы хоть какая-то, пускай сказочная, логика: неведомые силы вернули его в мир детства. Но город оказался не совсем таким, каким помнился Яру. Чем ближе к центру, тем больше было путаницы. За старинным зданием банка со знакомыми львиными мордами над окнами стоял вместо привычного магазина "Детский мир" красный трёхэтажный дом. За крытым рыночным павильоном, куда Яська ходил с мамой за луком и капустой, подымалась кирпичная лютеранская кирха — такой в Нейске вообще не было…
— Как называется ваш город? Нейск? — спросил Яр у Данки.
Она сказала чуть удивленно:
— Нет, Орехов.
Чита шагал впереди и ухитрялся не спотыкаться. Алька, шлёпая сандалетами, подбежал к нему.
— Ты что читаешь?
— "Зверобой" Фенимора Купера…
— Ух ты… А это кто на картинке? Индейцы?
Он зашагал рядом с Читой, заглядывая в книгу. Яр вдруг заметил, что ноги у Альки чуть-чуть колесом, как у маленького кавалериста. Это было еле заметно и ничуть не портило Алькину внешность. Наоборот, делало его походку особенно ловкой и слегка шаловливой. Алькиной…
Игнатик и Данка шли по бокам от Яра. Игнатик двумя руками держал его за локоть. Один раз он заглянул Яру в лицо, тихо сказал:
— Яр…
— Что… Тик?
Он заулыбался:
— Ничего. Просто…
— А вот и цирк, — сказала Данка.
Когда вышли из цирка, в разгаре был день. С жарким солнцем, с высокими белыми облаками.
— Купаться, — сказал Алька и запрыгал на здоровой, незабинтованной ноге. — Пойдём, Данка, да? — Он заглядывал ей в лицо, слегка подлизываясь.
— Можно, — отозвалась Данка. — Тебе полезно остыть. — Она повернулась к Яру. — С ним невозможно сидеть, верно? Хохочет, как сумасшедший, да ещё ногами колотит.
— Ну, а что делать, если клоуны? — заступился Яр. — Я сам хохотал, как в детстве… Когда я маленький был, у нас такие же клоуны выступали. Батон и Шура Печкин.
И подумал: "А может, эти же самые?"
— Вы хохотали нормально, а он — как будто его сто русалок щекочут, — сказал Чита, раскрывая на ходу книгу.
— Ты всё равно ничего не видел и не слышал, ты читал, — поддел Алька.
— Читал и слышал. И всё видел, — невозмутимо сообщил Чита. — Видел даже, как Игнат хулиганил.
— А что я… — не очень уверенно сказал Игнатик.
— А почему у Софии Марчес кубики два раза не туда падали, а петух всё время прыгал в вазу и кукарекал, как бешеный? Она чуть не плакала.