Он встает и выходит на площадку д’ожнона своего замка, дабы прояснить для себя хоть самую малость историческую обстановку.
Ни одного годдэма[40] в поле зрения, ни одного воина с тех или иных берегов, той или иной чужбины. Горизонт был почти пуст. Лишь несколько вилланов копались там и сям в худородной земле, но, едва различимые глазом, они не портили окружающий пейзаж.
Герцог мутным взором окинул эту веселенькую картинку и вздохнул, потом он спустился в кухню, чтобы закусить рагу из жаворонков, — так просто, для затравки. Заболтавшиеся поварята, вовремя не заметившие герцога, получили здоровенные пинки, разметавшие их по углам, кого направо, кого налево. Повар, съевший собаку на кормлении своего господина, поспешил подать ему желанное рагу. И вот герцог лакомится рагу, обсасывает все косточки, облизывает все пальчики, осушает все кубки и прямо-таки цветет от удовольствия. Потом, с плотоядной улыбкой, заявляет:
— Восхитительно! Но вряд ли вкуснее пятилетнего ребеночка, зажаренного на вертеле.
И он давится со смеху.
— Мессир, мессир! — взывает к нему повар, — нижайше умоляю вас, не шутите столь жестоко!
— А я и не шучу, я серьезно.
— Ну тогда, мессир, лучше шутите!
— Так чего ж ты, шеф-повар, добиваешься? Чтобы я шутил или чтобы я говорил серьезно?
— Ах, мессир, я полагаю, лучше нам вообще не затрагивать эту тему: в наше время людоеды не очень-то популярны. Особенно людоеды-дармоеды.
— Тебе-то уж должно быть известно, что я не ем человечины. Господин твой, герцог д’Ож, с людоедом вряд ли схож, а дармоедов ты не трожь!
— Ах, мессир, всем известно, что ваша преступная слабость к…
— Еще чего! Уж не хочешь ли ты упрекнуть меня в том, что я храню верность доброму старому соратнику, благородному сеньору Жилю де Рецу[41]?!
— Ох, мессир…
— Еще чего! Я, плечом к плечу со своим другом, порубил кучи годдэмов, сражаясь за правое дело нашего короля под командованием Жанны-девственницы, так неужто же я покину его теперь, когда он попал в беду?! Нет, нет и нет! Это было бы крайне неблагородно.
— Но ведь все говорят, что он гнусный злодей.
— Бабьи сплетни! Подлые россказни, выдуманные для того, чтобы очернить благородных сеньоров вроде него или меня. Король Карл, седьмой по счету, носящий это имя, теперь кое-как выиграл Столетнюю войну, которая, между прочим, длится куда более ста лет; вообще, замечу тебе попутно, наши добрые короли, при всей своей хитрости, вечно валандаются и тянут с победой… так что, бишь, я говорил-то?.. ах, да, теперь, когда благодаря энергичным мерам, принятым Капетингами, поражение годдэмов уже не за горами, нам, наверное, осталось потерпеть каких-нибудь лет пятнадцать, не больше… да, и вот нынче, когда наш король больше не нуждается в нас, дабы завершить изгнание англичан, он, насколько я подозреваю, начнет принимать антифеодальные меры с целью укоротить нам руки и поставить на место. Он ведь коварен, как дьявол.
— Ай-ай, мессир, не поминайте, прошу вас, врага рода человеческого!
— И процесс нашего доброго друга Жиля ясно свидетельствует об этих антифеодальных злодейских мерах, направленных на то, чтобы укоротить нам руки и поставить на место.
— Мессир, вы повторяетесь.
— Во-первых, ты неточен: я не повторяюсь уже потому, что добавил еще одно прилагательное, а, во-вторых, узнай, тупая скотина, что повтор есть один из наиблагоуханнейших цветков искусства риторики.
— Я бы охотно усомнился в этом, мессир, коли бы не побаивался ваших колотушек.
Спровоцированный подобным образом, герцог вскакивает, хватает скамейку и ломает ее об спину повара.
— Мессир, мессир! — стонет тот, — я вас нижайше прошу смилостивиться и не побивать собеседника столь вескими аргументами!
— Молчи, ты возбуждаешь во мне отвращение, а кроме него, аппетит. Подай-ка сюда засахаренных фруктов, они хорошо снимают жир с зубов.
Герцог жадно поедает засахаренные фрукты, а затем возвращается к своим баранам:
— Итак, шеф-повар, ты полагаешь, что это справедливо — суд над маршалом Франции?
— Ах, мессир, это поистине очень дурно и очень-очень жестоко.
— Они просто затаили злобу против этого прекраснейшего человека. Ну, предположим, он употребил с десяток мальчишек и укокошил двух-трех из них, так неужели из-за таких пустяков нужно бичевать маршала Франции, да притом соратника нашей доблестной Жанны Лотарингской, которую англичане сожгли в Руане?!
— Мессир, говорят, их было тысячи три.
— Тысяча три — чего?
— Маленьких детей — замученных, задушенных и съеденных этим злым и безжалостным маршалом. Это ужасно, это поистине ужасно!
40
Годдэм — презрительная кличка, данная французами англичанам во времена Столетней войны (от англ.
41
Жиль де Рец (1404–1440) — маршал Франции, соратник Жанны д’Арк. Покинув двор в 1435 г., занялся в своем замке черной магией и колдовством, замучил и убил сотни похищенных для этой цели детей, за что был осужден и казнен. Послужил прототипом героя сказки «Синяя борода».