Прохожий исчез.
XIII
Часы на деревенской колокольне давно уже отзвонили пять, когда герцог д’Ож выехал из замка в сопровождении Пешедраля, самого младшего из братьев виконта де Прикармань, недавно поступившего на службу к герцогу. Оба они ехали верхом — герцог на Сфене, а паж на Стефе. Герцог молчал, и Сфен скакал молча; Стеф и Пешедраль делали то же самое. Проезжая по городской площади, они повстречали группу местных нотаблей, которые низко поклонились им.
— Ну как жизнь, господа, — спросил рассеянно герцог, — в добром ли вы здравии?
— В превосходном, — отвечал бальи, — в превосходном.
— А кроме этого есть ли что-нибудь заслуживающее нашего внимания?
— Мы идем сейчас выбирать делегатов в Генеральные Штаты, — отвечал бальи.
— Ах, да, Генеральные Штаты…
И герцог не стал развивать эту тему.
— Мы начали составлять книгу жалоб, — продолжал бальи. — Монсеньор Биротон и аббат Рифент присоединятся к нам, и ежели господин герцог соблаговолит оказать нам свою милостивую помощь, мы смогли бы отослать в Париж общий перечень претензий от всех трех судебных округов, что доказало бы Его Величеству единство и сплоченность французов перед лицом священной особы короля.
— Да здравствует король! — вскричали нотабли. — Да здравствует король!
— Да здравствует король! — счел нужным заорать и Пешедраль.
Оплеуха герцога тотчас отправила его в дорожную пыль, откуда он медленно выбрался, чтобы вновь, с обалделым видом, вскарабкаться в седло. Нотабли благоразумно воздержались от комментариев.
— Ну что ж, — сказал повеселевший герцог, — желаю успехов в работе, господа.
И он резвым галопом поскакал в направлении кладбища. Там он спешился и бросил Сфеновы поводья Пешедралю, который еле успел их подхватить.
— Эй ты, макака! — сказал герцог, — кто тебе позволил кричать «да здравствует король»?
— Я как все! — прохныкал Пешедраль.
— Так вот, запомни… но сперва сойди с коня. Когда паж спешился, герцог схватил его за ухо и, довольно сильно выкручивая это последнее, повел свою речь в таких словах:
— Запомни же, дорогой мой пажёнок, макака, попугай несчастный, что ты должен поступать не как все, а как твой господин, уразумел? — как твой господин. Ясно?
— Нет. Ничего не ясно.
Герцог взялся за другое ухо пажа и, накручивая его, продолжал в таких словах:
— Вот я — что я сделал? Кричал ли я «да здравствует король!»? Нет, не кричал, Понял теперь?
— Да, конечно… но разве нам не велено во всех случаях кричать «да здравствует король»?
— Может быть, — ответил герцог, выпустив пажеское ухо, ставшее пунцовым, и впадая во внезапную задумчивость. — Может быть, — повторил он спустя несколько минут.
И направился к кладбищу.
Когда Пешедраль счел, что герцог отошел достаточно далеко, он принялся растирать себе уши, ворча:
— Ух, горилла, как больно дерется! И за что! За здравицу королю! Как будто в тысяча семьсот восемьдесят девятом году нашей христианской эры запрещено кричать «да здравствует король». Ну так вот, я буду, буду кричать «да здравствует король», буду и все тут!
Что он тотчас же и сделал, но только шепотом.
— Вам, юноша, этого не понять, — сказал Сфен. — Просто наш герцог не занимается политикой.
— Господи Иисусе! — завизжал паж. — Конь заговорил!
— Да, лучше уж сразу ввести вас в курс дела, это значительно облегчит наши отношения. Впрочем, я не один такой: Стеф тоже говорит. Правда, Стеф?
— Да, — лаконично молвил Стеф.
— Ну-ну, не дрожите же так, — сказал Сфен Пешедралю, — чего вы испугались? Накануне революции бояться не велено.
— Революции? — воскликнул Пешедраль, стуча зубами от ужаса, — ка-ка-какой ре-ре-во-во-люции?
— Той, что грядет, — ответил Сфен.
— Господи, он еще и пророчествует, — вскричал Пешедраль голосом сколь придушенным, столь же и душераздирающим. — Пророчествует, что твоя Валаамова ослица.
— Нет, это не конюший, это семинарист какой-то, — презрительно изрек Сфен, — подумать только, он меня сравнивает с ослицей! Да ты глянь мне под брюхо!
Шутка эта так развеселила Сфена, что сам он, а за ним и Стеф засмеялись, а потом прямо заржали от восторга, и хохот их окончательно деморализовал несчастного Пешедраля, который рухнул наземь, горько плача. Выплакав добрую пинту слезной жидкости и слегка успокоившись, паж встал, по-прежнему дрожа, и увидал, что Сфен и Стеф мирно и молча выискивают самые лакомые травки среди луговой флоры. Это их занятие, вполне, однако, орфогэппическое[58], доконало Пешедраля: в целях безопасности он счел самым разумным искать спасения под крылышком у своего господина. Вот почему он также вошел на кладбище и в конце аллеи увидел герцога, в глубокой задумчивости стоящего перед могилой, из которой двое могильщиков выгребали чьи-то кости; они складывали их в две кучки перед герцогом. Зрелище это вселило в пажа такой ужас, что он со всех ног кинулся прочь и вскоре очутился на террасе замка, где несколько особ, беседуя о том о сем, попивали кофе и ликеры, в частности, укропную настойку.
58
Гибрид слов «орфоэлия» (совокупность произносительных норм языка) и «гипнология» (коневодство, наука о лошадях).