Стоя у дверцы своей загородки, Сидролен наблюдает, как мало-помалу затихает вся эта хроникально-документальная кутерьма. Повернувшись, он видит свет на борту баржи.
— Гляди-ка! — говорит он вполголоса, — гости мои, что ли, вернулись?
Ни один прохожий ему на это не ответил.
Сидролен спустился по косогору, перебрался по мосткам на баржу и вошел в кубрик. Лали загасила окурок в переполненной пепельнице и улыбнулась.
— Ну как пасьянс — вышел? — спросил Сидролен, садясь напротив.
Лали не ответила, она перевернула новую карту, потом следующую и вдруг, хлопнув себя по лбу, воскликнула:
— А мой чемоданишко! Я же забыла его в камере!
— Могу съездить за ним. На каком вокзале?
— Не берите в голову. Я завтра съезжу сама.
— Как желаете.
После короткого молчания Лали проговорила:
— За мое отсутствие здесь много чего случилось.
— Да ничего особенного. Дом напротив упал на голову консьержу.
— И что же стало с нашим правдоискателем?
— Погиб.
— А вы? Как ваши малярные работы?
— Я безработный.
— Значит, за мое отсутствие все-таки много чего произошло.
После короткого молчания Сидролен проронил:
— Бедняга.
— Кто бедняга?
— Консьерж.
— Почему же это он бедняга? Он зануда и убийца.
— Но ведь он погиб.
— Конечно, смеяться здесь не над чем, но мы прекрасно без него обойдемся. Мы-то ни при чем.
Лали закурила новую сигарету. И добавила:
— Вряд ли этот дом так уж плохо строили. Не мог он рухнуть вот так вот, сам по себе. Разве нет?
После короткого молчания Сидролен ответил:
— Я не архитектор, я маляр.
Он печально улыбнулся и заключил:
— Но что правда, то правда, мы тут ни при чем.
Лали погасила в пепельнице едва начатую сигарету и сказала:
— Пойду приготовлю ужин.
— В холодильнике еще остались сосиски, — ответил Сидролен, — но у меня не хватило духу идти за хлебом. Если хотите, я схожу.
— Не надо, обойдемся и так.
Лали встает, складывает карты и скатерку; когда она уже переступает порог, Сидролен предлагает:
— А не сходить ли нам после ужина в кино?
Вернувшись, они обнаружили на палубе баржи лошадей, а в кубрике гостей. Сидролен идет узнать, как у них дела.
— Ну и влипли же мы! — бодро закричал при виде его герцог. — Наш фургон раздавило в лепешку: на него рухнула бетонная плита. Вы не могли бы пока приютить Сфена и Стефа в трюме?
— Можно попробовать, — сказал Сидролен.
— И это еще не все, — продолжал герцог так же бодро. — Несколько обломков повредили мой уаттомобиль: теперь он целиком и полностью немобилен. А поскольку колымага пешедралевой мамы сегодня днем сломалась сама по себе, я просто не знаю, на чем нам ехать домой.
— А вы собрались домой? — спросил Сидролен.
— Этим же двоим, — добавил герцог, игнорируя последний вопрос, — покорежило их велосипедишко.
— Вернее, тандем с мотором, — поправил аббат Рифент.
Посчитав внимательно, Сидролен констатировал, что число гостей возросло с четырех до шести.
— Прекрасная была машина, — вздохнул монсеньор Биротон.
— Лучше не бывает, — отозвался аббат Рифент.
— Итальянской марки, — сказал монсеньор Биротон.
— Мы купили ее в Тренто, — добавил аббат Рифент.
— Да-да, — подтвердил герцог. — Они там заседали на Соборе.
— И защитили несколько тезисов о монотеизме[70] доисторических народов… — сообщил монсеньор Биротон.
— …о коем неопровержимо свидетельствует их настенная живопись, — закончил аббат Рифент.
— А как ваша невеста? — спросил герцог у Сидролена, позабыв об обоих церковниках. — Разве ее нет здесь?
— Да-да, она здесь, — сказал Сидролен. — Но она пошла спать. Устала.
— Ну еще бы, я понимаю, — вздохнул герцог. — Столько переживаний!..