— Я вас удивляет? — жеманно осведомилась девица.
— Никоим образом, — ответствовал Сидролен.
— Я есть ирокезка, — заявила девица, — и я этим гордится!
— Ну что ж, есть чем.
— Это есть ирония?
— Нет, нет, я не иронизирую над ирокезами.
— Я вас имела разбудить?
— Я бы солгал, ответив отрицательно.
— Значит, вы надо мной сердиться?
— Голубушка, для чужеземки вы изъясняетесь чересчур вычурно.
— А эта туристическая турбаза, вы наконец расположен говорить мне, где она есть расположена?
Сидролен, прилежно жестикулируя, уточнил месторасположение данного объекта с точностью до десяти сантиметров.
— Я вас благодарит, — отвечала ирокезская канадка, — и я вас просит простить за то, что я имела потревожить ваша сиеста, но мне говорили, что все французы такие любезнательные, такие услужительные…
— Н-да, есть такое мнение…
— Вот почему я и разрешилась…
— Решилась!
— Решилась? Но… как же… без префикса?!
— А вы еще верите в префиксы? Так же искренне, как в любезнательность и услужительность моих соотечественников? Не слишком ли вы легковерны, мадемуазель?
— О Боже! Да разве можно не верить французская грамматика?.. Такая нежная… такая чистая… очаровательная… обаятельная… замечательная…
— Ну-ну, мадемуазель, не стоит лить слезы из-за пустяков. Лучше поднимайтесь ко мне на баржу да пропустите стаканчик укропной настойки, чтобы взбодриться.
— Ах, вот оно что! Вы есть сатир! Меня также говорили это. Все французы…
— Мадемуазель, поверьте, я…
— Если вы, месье, надеетесь достигнуть своих грязных, гривуазных целей, расточая мне свои любострастные любезности, чтобы завлечь в свой вероломный вертеп меня, бедную простушку, нет, более того, — бедную ирокезушку — то вы глубоко заблудились, месье, да, вы глубоко заблудились!
И, круто развернувшись, юная девица вскарабкалась на косогор, выставив при этом на обозрение весьма гармонично развитую мускулатуру своих нижних конечностей.
— Еще одна канадка, которой мне больше не видать! — прошептал Сидролен. — А ведь сколько я их перевидал, этих канадок, — целые кучи докучных канадок — канадки-загадки, канадки-верхоглядки, канадки-ретроградки, канадки-психопатки, но все, как одна, в куртках без подкладки: а, впрочем, что ж тут странного, — ведь вижу-то я их летом. Или по весне. Или по осени. Эх, не сообразил, что бы мне сказать ей: какой, мол, нынче погожий осенний денек! — может, она хоть на это не рассердилась бы.
Он зашел в кубрик глянуть, который час, и в результате сего демарша вновь разлегся на своем шезлонге, дабы достойно завершить прерванную сиесту.
Когда он вновь открыл глаза, то узрел вокруг все, что видел каждый божий день: стены своей спальни, стрельчатое окно, едва пропускавшее свет, и скорчившегося в ногах постели, на охапке соломы, верного пажа Пострадала в окружении нескольких псов, причем все они носили имена: Ату, Фас, Апорт, Улюлю и Прочь. Привычное это зрелище сильно утешило герцога, и он, поднявшись с постели, разбудил всю компанию пинками, чем вызвал хныканье одного и лай других.
Облегчив душу утренним патерностером, а мочевой пузырь — на лестнице, герцог направился в часовню, дабы прослушать там мессу, отправляемую его капелланом Онезифором Биротоном. Онезифор Биротон был, что называется, аббат-наставник: стоило герцогу наставить ему синяк, как аббат наставлял ему два; вот почему герцог горячо любил своего духовного пастыря и нынче утром спешил потолковать с ним о нескольких весьма важных вещах. Не успел аббат Биротон отмессироваться, как герцог д’Ож потащил его к купели, где и сказал:
— Слушай меня внимательно, Онезифор, у меня появилось множество забот, коими я намерен поделиться с тобой по секрету.
— У вас были неприятности в столичном городе Париже?
— Не о том речь, — ответил герцог раздраженно. — А, кстати, ты что-то разнюхал или это просто домыслы?
— Хм… хм… — хмыкнул Онезифор. — Должен вам сказать, что за время вашего отсутствия дочери ваши упорно вели себя спокойно и достойно.
— Ладно, ладно, об этом позже. А сейчас я хочу задать тебе три вопроса, а именно: primo — что ты думаешь о снах, secundo — что ты думаешь о языке животных, и tertio[19] — что ты думаешь о всеобщей истории в общем и об общей истории в частности? Я слушаю.