– Может быть, вам приглядеться поближе? – предлагает он. Похоже, его это веселит. Может быть, он какая-нибудь звезда, а я не узнаю его, и это его веселит?
Я подаюсь к нему, чтоб приглядеться, – и высокий стул подо мной качается. Боясь потерять равновесие и упасть, я машинально хватаюсь… за моего соседа. Моя рука скользит по его туловищу – не за что ухватиться – и я удерживаюсь, опершись на его левое бедро.
– Ой, изви…ните, – начинаю я извиняться, но тут понимаю, что от моего резкого движения он даже не дёрнулся. Как будто ничего необычного. Поднимаю глаза. Наши лица близко-близко.
Он лишь высоко поднял одну бровь и улыбается кончиками отчётливо очерченных губ. Наклоняется к моему уху, так что я носом касаюсь его волос и вдыхаю запах его тела и одеколона.
– Ну как? Узнаёте? – тихо говорит он.
Я отстраняюсь, в смущении слезаю со стула и принимаюсь покачивать и двигать его, пытаясь понять, как поставить, чтобы он не шатался.
Слышу полный досады вздох моего черноволосого соседа.
– Налей мне выпить, Мартин, – обращается он к бармену.
– Чего налить тебе, – и тут бармен обращается к нему по имени. Это имя звучит, как… льющееся в бокал из белого и жёлтого золота звёздное, алое вино. Мои ладони соскальзывают по гладкой поверхности стула, я опять теряю равновесие и обхватываю стул, чтобы не упасть. Стул гремит ножками по полу. Я смущаюсь ещё больше. Кожей чувствую пронзительный взгляд черноволосого. Выравниваюсь и держусь за стул как за преграду между нами. Взгляд уходит. Робко поднимаю глаза и наблюдаю за ними.
– Мартин, сто раз говорил тебе: не называй меня настоящим именем. Видишь – окружающие на ногах не могут устоять, – он улыбается, как будто это – одному ему понятная шутка. – Можешь гордиться тем, что ты знаешь моё имя, но не нужно называть его. У меня есть прекрасное публичное имя: Амрис. Используй его. Кан-Гиор может быть не против, чтобы его называли настоящим именем, но я – против.
– Хорошо, – и бармен, широко улыбаясь и протирая стеклянный бокал маленьким полотенцем, повторяет то же самое дивно звучащее имя. Черноволосый рычит и показывает бармену кулак. Бармен улыбается ещё шире. Ставит бокал перед ним и берёт протирать другой, такой же. Спрашивает. – А Кан-Гиор когда придёт?
Мужчина сводит брови и пристально смотрит на бармена.
– Мартин, – говорит он ласково, но в его голосе мне слышится угроза. – Скажи, только честно: ты издеваешься или спятил?
Мартин улыбается, как ребёнок, который показал фокус и сумел по-настоящему удивить зрителей.
– Мартин шутит! – восклицает он и вопросительно смотрит на черноволосого. Тот щурится.
– А это интересно… – протягивает он. – Ты научился шутить? Если так, то за это точно стоит выпить. Открывай сидр.
Бармен широко улыбается, достаёт из холодильника большую бутылку без этикетки. Домашнего приготовления? Открывает крепление пробки, раздаются хлопок и шипение танцующих пузырьков… и по комнате разливается нежно-оранжевое небо. Восторг. Фонтаны. Смех самых любимых людей. Благословение моментов жизни, разделённых с ними.
Бармен наливает сидр в бокал черноволосого. Тот, прикрыв глаза, вдыхает аромат и улыбается, а потом с удовольствием делает глоток. И поворачивается ко мне. Я замираю в смущении и испуге. Мне кажется, что я невольно подслушиваю чужой разговор. Я услышал настоящее имя этого человека. Я очень хочу продолжать быть здесь, с ними – особенно с ним, – я мучительно ищу и не нахожу для этого повод. Я бы хотел поддержать этот разговор, но я не знаю, какой может быть моя в нём партия, разве что…
– Кто такой Кан-Гиор? – мой голос звучит робко, но почему-то чувствую, что этот вопрос я задать вправе. Мужчина улыбается довольно.
– Бинго. Вы задали самый важный вопрос. Вам полагается глоток этого восхитительного сидра.
Он протягивает мне свой бокал. Я отрываю от стула руку – оказывается, я всё это время судорожно сжимал пальцами сиденье – и машинально беру. Как будто это самое естественное в мире действие – пить из его бокала.
Вдыхаю светлый танцующий аромат, делаю глоток – сладкий, полный восторга и смеха, – и вспоминаю.
– Привет, – тихо говорит Амрис.
Тяжело опершись на стул локтями, разворачиваю бокал так, чтобы в стекле можно было рассмотреть моё отражение, и разглядываю его. Ещё одно моё кривое отражение. Какого цвета у меня глаза? Слишком темно, и я не вижу…
– Кан? – в голосе Амриса растерянность, беспокойство, недоумение. В этом мире у нас нет поля, но его чувства из долгой привычки я читаю легко. Мне нечего ему сказать. Я устал. Очень, очень устал. Делаю ещё глоток. Мне не верится, что когда-то я был настолько счастлив, чтобы сделать такой сидр. Амрис вздыхает. Я сжимаю в руках бокал. – Что случилось? На тебе лица нет…