Высокий худой Эдуард Геронтьев, склонив голову на плечо, рассеянным мечтательным взглядом смотрел на книжную полку.
Володя Роднев, по прозвищу Ара, все хотел что‑то сказать, открывал рот, но они слышали только многозначительное покашливание: «Гм–м, кх–х…»
Как много говорило это общее молчание! Они чувствовали, что не только тот из них, который теперь уезжал, стоит на пороге. Оки все стояли на пороге, всех ждали перемены.
Эдуард Геронтьев в 1960 году уволится из армии, больно и тяжело переживая разлуку с авиацией.
Владимир Роднев окончит Военно–политическую академию имени В. И. Ленина, станет начальником политического отдела училища.
Но все это будет потом. А сейчас им кажется, что не расстанутся никогда с кабиной самолета.
— Значит, — сказал кто‑то, — будешь испытателем парашютов?
Валерий Быковский пожал плечами.
— Может быть, новые самолеты доверят испытывать?
— Не знаю.
— А что, если в астронавты зачислят?
— Будет болтать. Это еще не скоро.
— Получишь орден — напиши. Поздравим.
— За что награждать? Ордена зря не дают.
— Из полка тоже зря не отзывают.
— И то верно.
— А в полк приедешь?
— Приеду!
— И тогда все мы пойдем на берег, встанем лицом к воде и ответим на вопрос: а что ты сделал за эти годы для Родины?
Вечером бушевала пурга. Утром припущенная снегом земля выглядела обновленной, чистой и ровной, как накрахмаленная скатерть. Солнца еще не было, оно пряталось где‑то за горизонтом, да и горизонт был неразличим в сизо–голубой дымке. Но непогода для военной авиации не помеха.
Взлет назначен на восемь утра. Вылетать будем с подмосковного аэродрома на транспортном самолете.
Из‑за ангара показались Быковские. Подошли. Валерий Федорович представился:
— Подполковник Быковский.
Затем представил свою жену. Перезнакомился со всеми, в том числе и с экипажем, стоявшим в строю под правой плоскостью. С первой же минуты все чувствовали себя свободно и естественно.
В воздух поднялись быстро и легко. И сразу, как водится, все прильнули к иллюминаторам. Выкатилось солнце. Оно оказалось внизу, под нами. Небо, охватив землю, падало за горизонт. Неторопливо подминая километры, самолет нес нас в родной полк. А у людей, начинавших там свою офицерскую службу, одно лишь упоминание о нем вызывает душевный трепет.
Под нами четкие квадраты полей, дороги, отороченные кустарником, лес; каждая ель — царица лесов — хорошо видна, а на полях отчетливо различимы разные тени деревьев; и тут же стога сена, словно сахарные маковки, — .каждый в белоснежном берете. Земля уже совсем проснулась. Бегут автобусы, прошел поезд, на встречном курсе ниже пролетел самолет. Землю лучше наблюдать с тихоходного самолета — на большой скорости предметы стираются, а с ними — ощущение жизни… А вот село упряталось в ложбине. Дома уступами сбегают по пологому берегу. Темная полоса незамерзшей речки вьется между домами.
В самолете стало тепло. Да и вниз смотреть без дела быстро надоедает. Затеяли разговор.
— Честно говоря, — улыбнулся Быковский, — я давно хотел побывать у друзей, сдержать слово. Но не думал, что это будет так сложно и что доставлю этим столько хлопот.
Когда бы и где бы мы ни встречались, спрашивал его: когда приедешь в свой полк? В моей настойчивости не было и тени упрека. Ведь понятно — не все от него зависело. Он всегда был очень загружен. Но и не напомнить о приглашении я не мог. Тем более что постоянно об этом просили однополчане.
Решилось вдруг — на пленуме ЦК ВЛКСМ. Он проходил в Кремлевском театре. В президиуме — Юрий Гагарин и Валерий Быковский. Вижу, по рядам идет записка. Не читая, передаю ее дальше. Через несколько минут она возвращается ко мне. Хотел передать ее снова, теперь уже вперед, а мне говорят: «Это тебе». Читаю: «В перерыве встретимся на втором этаже. Валерий». Тогда и договорились.
И вот мы в самолете. Разговоры, понятно, какие: о космосе, о космонавтах. И конечно же, щеголяя своей осведомленностью, говорим больше мы, а Быковский молча слушает да кивает головой, да посматривает вниз. Но его внимательные, все понимающие глаза говорят больше любых слов.
Многие считают, что самое худшее в жизни — это ждать и догонять. Быковскому приходилось ждать не раз.