— Мишка, переплывешь Терек? — обратился к товарищу Минька, облокотясь на перила моста и плюнув в изжелта–серую коловерть, с шумом врывающуюся между бетонными опорами.
— Запросто. Туда и обратно без передышки, — ответил Австралия. — Я поспорил раз…
Но он не успел рассказать, на каких условиях заключил пари с товарищем.
— Эй, хлопчики! — позвал их проезжающий мимо на телеге старик. — Что энто на том берегу за поселения такая?
— Предмостное, дедушка, — с готовностью отозвался Минька.
— Ишь как расстроилась, и не узнать вовсе… Слышишь, старая? — толкнул старик локтем лежащую на куче тряпья старуху. — Вот мы и приехали. Давай бросать якоря, как говорил наш внук Петя. А то занесла нас с тобою нелегкая нивесть куда.
— А ежели он и сюды доберется? — приподнялась на высохшей руке старуха.
— Шут его знает, — огладил седую бороду хозяин подводы. — Только, я гляжу, хлопцы собрались тут добрые. Гвардия, одним словом. Вон как лопатами шуруют по всему берегу. Энтот ручеек вряд ли он перепрыгнет — штаны порветь. Правду я говорю, сынки? — крикнул он идущим мимо телеги красноармейцам.
— Правда, отец! — откликнулись те бодрыми голосами. — Захлебнется фашист терской водой!
Мост кончился. Телега с престарелыми супругами свернула с главной дороги вправо, к селу, и вскоре затерялась среди хат и тополей, а юные друзья направились к толпе военных, сгрудившихся у сколоченного наспех из жердей шлагбаума. Над толпой вьются махорочные дымки и стоит неумолчный гул недовольных голосов. Из него то и дело вырываются отдельные выкрики:
— По своей охоте мы, что ли?
— Сходи сам, понюхай жижи!
— Я не дезертир! Я свою часть в бою под Ставрополем потерял раненный.
Ребята подошли поближе. Кого только в этой толпе нет: и пехотинцы, и артиллеристы, и саперы, и музыканты. Молодые и в возрасте, здоровые и раненые, угрюмые и веселые, с винтовками и без.
— Дядь, а чего это вас собрали тут? — полюбопытствовал Минька у пожилого бойца, сидящего на колесе повозки и перематывающего на ноге обмотку.
— Конфеты раздавать будут, — пробурчал тот.
— Вы по правде скажите.
— А по правде: здешнее начальство нашему брату сортировку наводит.
На дороге со стороны станицы Вознесенской показался мотоциклист. Заложив крутой вираж, он остановился у КПП. К нему тотчас поспешил молодцеватый лейтенант. Приложив к фуражке руку, о чем–то доложил.
Приезжий в ответ энергично махнул рукой в направлении скучившегося у дороги разношерстного войска.
— В одну шеренгу становись! — подал команду лейтенант.
Толпа заколыхалась из стороны в сторону и стала вытягиваться от одного телеграфного столба к другому.
— Равняйсь! Смирно! Товарищ гвардии подполковник, по вашему приказанию… — снова подошел с рапортом лейтенант к приехавшему на мотоцикле начальству.
— Вольно, — сказал подполковник и широко зашагал вдоль вытянувшегося пулеметной лентой строя. — Герои! Надежда матери-Родины! Драпают так, что от подметок дым идет. Вот ты! — остановился подполковник перед одним из «героев», высоким детиной–пехотинцем. — Где твоя винтовка?
Красноармеец угрюмо сдвинул выцветшие брови, пожевал обветренными губами.
— В Кубани утопил, под Невинномысском…
— Сидор, небось, не утопил, — ткнул подполковник пальцем в лямку вещмешка, — а боевое оружие в речку бросил.
— Сидор — он за плечами, его и рад бы сбросить, да не сбросишь, а винтовка — в руке. Поневоле кинешь, если тебя на дно волокет.
— «На дно волокет», — передразнил рядового подполковник. — Вот отволоку тебя в военный трибунал, будешь знать, как относиться к вверенному тебе оружию, вояка…
Подполковник сделал еще несколько шагов. Заметив стоящую позади строя повозку с торчащим из нее стволом миномета, спросил кому она принадлежит, и тут же предложил ее владельцу сделать шаг вперед. Из строя вышел пожилой, небольшого роста боец, и Минька с Мишкой сразу узнали в нем того самого «отступника», что завязывал на ноге обмотку.
— Твой миномет? — подошел к нему. сердитый командир.
— Так точно, мой.
— А где твоя часть?
— Если б я знал. Сам едва из–под Буденновска вырвался. А тут еще самовар этот. В нем вон сколько железа, а расчет весь побило. Хорошо, хоть лошадь нашел с повозкой, а то хоть бросай и все тут.
— Почему ж ты его все–таки не бросил, свой самовар?
Минометчик, уловив командирское настроение, ответил шуткой:
— Очень люблю чай, товарищ гвардии подполковник, покруче да понаваристей, чтоб в горле у фашиста колом застревал во время угощения.