Тотчас подбежали и разведчики, помогли артиллеристам обезоружить пьяного.
— Я ему покажу где рраки… зим–ово–юют! — кричал он, пытаясь вывернуться из крепких, объятий.
Политрук, сжимая ладонью левое предплечье, провожал воинственного лейтенанта презрительным взглядом: поглядеть бы на этого крикуна во время атаки...
К нему подбежал запыхавшийся красноармеец.
— Что случилось, товарищ политрук? — спросил он, протягивая котелок с водою.
— Так, ничего, — усмехнулся политрук, с трудом удерживаясь на ослабевших после неравной схватки ногах, — еще одну атаку отбил, Петя.
Красноармеец бережно подхватил его под здоровую руку.
Вечером приехал командир роты. Ему доложили о случившемся.
— Где этот пьяный хулиган? — спросил он, направляясь к трактору с несуразным прицепом.
— Его там крепко спит, — показал рукой Абдрассулин на телегу. — Такой сильный шайтан.
— Арестовать и отправить в бригаду, — распорядился Федосеев. — А где политрук?
— У телега лежит, — снова вытянул худую руку тракторист. — Слабый очин, много крови потерял, когда ранен был. Вот он говорит, — Абдрассулин кивнул головой на понуро сидящего возле пушки красноармейца, — вчера из окружения вышли.
— Командир твой? — обратился Федосеев к красноармейцу.
— Так точно, — подхватился с земли красноармеец. — Вдвоем пробивались. Он два танка подорвал. Его к Герою представить надо, а не стрелять в него. И надо же мне было отойти в ту минуту. Спасибо, артиллеристы выручили…
— Политрука отвезешь в медсанбат, — перебил его Федосеев, досадуя в душе, что не разведчики первыми заступились за раненого политрука.
Глава пятая
Красовский проснулся чуть свет. Вышел из казачьей хаты, посмотрел вверх: небо–то какое синее, глубокое! С месяцем с краю. Как опрокинутая хрустальная чаша, на дне которой прилип бледный, срезанный на нет ломтик сыра. «Так, чего доброго, можно и в поэты угодить», — усмехнулся Красовский возникшему в голове сравнению и, сев на мотоцикл, направился к вершине Бельшен–корта, самой высокой точке Терского хребта. Далеко видать отсюда. Вся моздокская равнина — как на ладони. Она пестреет квадратами убранных полей. К ней спускается, причудливо извиваясь по крутым горным склонам, дорога.
Красовский поставил мотоцикл на подножку и, взобравшись на вершину, приложил к глазам бинокль. В окулярах замелькали стога сена, широкие кукурузные листья, повозки, лошади. Вот качнулся перед глазами купол моздокского собора. Надо бы взорвать его перед отходом наших войск за Терек, чтобы немцы не использовали его в качестве наблюдательного пункта. Только на него, дьявола, всю взрывчатку ухлопаешь, нечем будет подрывать вражеские танки. Мысль о танках выдавила из груди комбрига невеселый вздох. Шутка ли: целый танковый корпус, подкрепленный двумя пехотными дивизиями и другими вспомогательными частями, нацелен на Моздок — главные ворота на пути к грозненской нефти. А чем заперты эти ворота? Бригадой необстрелянных десантников, имеющих на вооружении финские ножи, автоматы, ротные минометы и 45‑миллиметровые пушки, в количестве двенадцати стволов. Есть еще, правда, противотанковые ружья и бутылки с зажигательной смесью. Но разве это оружие — посуда из–под водки? Как–то поведут себя в первом бою эти безусые парни? Хватит ли у них мужества и сил выстоять в неравной схватке? Вчера был у командующего 9‑й армией генерала Коротеева. Спросил, дадут ли его бригаде подкрепление? Командующий сказал, что дадут на днях. А пока надо рассчитывать лишь на курсантов Ростовского артиллерийского училища с учебными пушками, если их на пути к Моздоку не отрежут немецкие десанты. Утешительное обещание, ничего не скажешь.
— Да ты не вешай носа, комбриг, — сказал на прощанье командующий. — Ну, нет у меня танков и артиллерии кот начихал. Зато у тебя водная преграда для них с бешеным течением. Как там у Лермонтова: «Терек воет, дик и злобен». Главное — не проморгать, когда он начнет переправляться. Танки ведь железные, они хорошо идут ко дну. Одним словом, готовься к неравным боям.
Красовский опустил бинокль. Оглянулся. Над станицей вились в небо печные дымки. Словно и войны нет никакой, если бы не зеленые военные повозки на станичных улицах да не желтые зигзаги траншей, изрезавшие вдоль и поперек крутые склоны хребта. Интересно, почему станица называется Вознесенской? Уж не потому ли, что вознеслась она на самый гребень Терского хребта, отделив себя от непрошеных гостей глинистыми кручами? Помогут ли ей эти кручи от нашествия бронированных чудовищ Клейста?
Комбриг попробовал представить себе физиономию прославленного немецкого генерала, «мастера таранных ударов», как говорили о нем в штабе армии. Воображение нарисовало ему портрет сухопарого немца, очень похожего на того офицера, которого он, Пашка Красовский, взял в плен со своими взрослыми соратниками на русско–германском фронте в империалистическую войну. Комбриг улыбнулся, вспомнив себя в ловко пригнанной форме кавалериста с сигнальной трубой в руке. Очень любили солдаты сорванца–трубача, взятого в Преображенский кавалергардский полк воспитанником в восьмилетнем возрасте, и когда его однажды контузило, то каждый из них считал своим отцовским долгом навестить в полевом госпитале полкового сына. Боевое детство, огневая юность — отсвистели вы острыми саблями, отгромыхали снарядными разрывами…