— Не в ту сторону направился, кунак, — подошел к Дулаеву высокий, стройный, огненно–рыжий осетин в летной форме и, приложив руку к фуражке, представился: — Гвардии старший лейтенант Дзусов. Прошу предъявить документы.
— Нам только на кирпичный завод заскочить, — взмолился Дулаев, выкатив на военного земляка голубые, как его петлица, глаза и протягивая ему райкомовский мандат. — Захватим нашего человека и через Колубашев — в буруны.
— Если вас самих не захватят фрицы, — давай, ма халар [1], дуй скорей отсюда через Веселый хутор, и пусть у твоего коня вырастут крылья.
— Да нам только на одну минутку, — не унимался Дулаев. — Пропусти, прошу тебя.
— Воллахи! — всплеснул руками старший лейтенант в притворном возмущении. — Этому человеку, по–видимому, надоело жить. Скажи им, — повернулся он к своему ординарцу, — о чем нам доложили разведчики десять минут назад.
— Немецкие танки приближаются к городу со стороны Русского хутора, товарищ гвардии старший лейтенант, — отчеканил тот.
— Слыхали? — нахмурился Дзусов. — Ну, прощайте, товарищи, да будет вам в пути покровителем сам Уастырджи. А мне на позицию пора, — с этими словами военный пожал руки штатским и широко зашагал через железнодорожные пути к кладбищу, где зарылись в землю десантники 9‑й роты.
— А кто такой Уастырджи? — спросил Евстратов, поворачивая коня в обратном направлении.
— Осетинский святой, наподобие вашего Георгия–Победоносца, — ответил Дулаев. — Конь у него о трех ногах.
— Надо же, — покрутил головой Евстратов. — Наш на четырех и то спотыкается. Но ты, зануда! Ходи веселей, пока тебя немцы и вовсе без ног не оставили.
В небе показались немецкие бомбардировщики. Они сделали круг над городом и стали с ревом пикировать на элеватор. Из него повалил дым. Евстратов вжал голову в плечи и энергичнее прежнего заработал кнутом над крупом и без того несущегося во весь дух мерина. Проскочив между болотом и окраиной города, бричка свернула к Ильинскому кладбищу и понеслась мимо него к Дурному переезду.
Вот и шлагбаум с будкой обходчика. Тарахтя колесами, бричка перелетела через железнодорожный путь и круто свернула по дороге вправо вдоль насыпи. В тот же миг слева, из фруктового сада злобно протявкал пулемет, и Дулаев почувствовал, как что–то горячее ударило его в правую ногу.
— Немцы! — крикнул Евстратов и, спрыгнув с брички, метнулся вихрем через спасительную насыпь. Никем не сдерживаемая, обезумевшая от страха лошадь понеслась галопом по дороге навстречу пулеметному треску.
Неужто конец? Дулаев оттолкнулся здоровой ногой от днища брички, перевалившись через борт, кувыркнулся в дорожный кювет. Лошадь помчалась дальше, а человек в горячке хотел было вскочить на ноги, но тут же снова упал, пронзенный жгучей болью и насмешливым взглядом танкиста, высунувшегося по пояс из люка танка и целящегося в него, Дулаева, из пистолета, словно он был мишенью в тире. Хлопнули один за другим выстрелы. К счастью — мимо. Неважном стрелком оказался немец. «Я бы не промахнулся с тридцати шагов», — подумал Дулаев, притворяясь убитым и замирая всем своим существом в ожидании очередных выстрелов. Но танкист не стал больше стрелять, а, спрятав пистолет в кобуру, сам спрятался под крышкой люка.
Приоткрыв глаз, раненый видел, как танк медленно повернул башню влево вдоль насыпи, откуда все явственней доносился грохот орудийной пальбы и рев крутящихся в небе самолетов. «Поезд бомбят», — определил Дулаев, делая попытку незаметно всползти на насыпь. Кажется, танкисты не видят его движений, ибо пулемет молчит. Пядь за пядью добрался до первого рельса. Обжигаясь о раскаленное солнцем железо, всполз на рельс. Одуряюще пахнет креозотом. Только бы не потерять сознание, а то приближающийся поезд разрежет надвое, как сосиску. Еще усилие, еще… Вот уже преодолен второй рельс. Слышно, как в нем отдается стук колес. Осталось перетащить через него перебитую пулей ногу. Соскальзывая с рельса, она становится торчком, и в это мгновенье пулеметная очередь пронизывает ее еще двумя пулями. Глаза застлал кровавый туман. Последним усилием крутнулся с насыпи вниз и лишился чувств.
Жара стояла в тот день в воздухе. Но куда жарче было в боевой рубке бронепоезда.
— Если бы налить в этот раскаленный бак воды, из нас бы с тобой добрая уха получилась, — пошутил второй номер пулеметчик Володя Забавин, распахивая мокрый от пота комбинезон и подставляя голую грудь встречной струе воздуха. — Сейчас бы в Терек нырнуть. Слышишь, Игорь? Я ведь родом из здешних мест, казак, одним словом. Вон видишь, хаты белеются? Это станица Стодеревская. От нее до Моздока верст двадцать, не больше. А ты не знаешь, чего нас от Ищерской на Моздок двинули?