— Воллахи! Какой там Прохладный, когда здесь скоро жарко будет. Немцы заняли Павлодольскую, а он в Прохладный собирается, — удивился Дзусов. — Становись у семафора. Моздок надо защищать, а не Прохладный. С часу на час с Русского хутора попрут на нас танки. Я ведь русским языком говорю, с разведкой противника сегодня бой вел.
— Не могу, — вздохнул командир бронепоезда. — Приказ есть приказ. Малыгин! — позвал он стоящего неподалеку с группой бойцов юного пулеметчика. — Запасись патронами для своей турели и всем остальным передай. Не обессудь, старшой, — повернулся вновь к горячему осетину. — И рад бы помочь, да у самого штаны трещат по всем швам. Вот паровоз вышел из строя…
— Прощай, капитан, — ответил погрустневший комроты. — Желаю успеха. А паровоз вон там за вагонами стоит, теплый еще… Ребята мои к нему за кипятком бегают.
Это был несуразный с виду состав: спереди и сзади зеленые бронированные вагоны, а посредине — обычный черный паровоз. Но в то горячее время, когда на станции рвались подожженные авиацией противника цистерны с горючим, а за кладбищем гвардейцы 9‑й роты ожидали повторную атаку танков генерала Вестгофена, никто не обратил внимания на такой диссонанс. Натужно пыхтя, ничем не защищенный паровозик потащил бронированную громаду на выручку пехоты, заведомо зная, что назад уже пути не будет…
Бронепоезд успел отойти за черту города всего лишь на полтора километра, за полосатую будку путевого обходчика.
— Смотри, Игорь! — крикнул второй номер пулеметчик своему командиру, показывая на лощину, по которой двигалось наискосок к железнодорожному полотну множество зеленых коробок. Малыгина — словно магнитом притянуло к ручкам пулеметной установки. Он рывком бросил ее в горизонтальное положение. Но откуда–то налетели вновь самолеты, засвистели бомбы, и Игорь перенес огонь пулеметов в небо. Бой разгорался не на шутку. «Юнкерсы» пикировали один за другим, не давая ни минуты передышки. Игорь не успевал проводить очередью один, как уже нужно было встречать другой. Поезд остановился. Пробитый снарядами паровоз свистел во все стороны горячим паром. Но и танкам не поздоровилось в эти первые минуты боя. Они вспыхивали и кружились на месте, словно облитые керосином крысы.
— Ага! Это вам не у Проньки! — кричал в азарте Игорь, перенося огонь спарки с самолета на спрыгивающих с танков и бегущих по полю автоматчиков.
— Один, два… пять… десять! — считал вслух Володя Забавин горящие машины врага, подавая ленты с патронами, в то время как бронепоезд № 20 доживал свои последние минуты. Уже переломилась от прямого попадания бомбы станина одной из платформ, осев на полотно дороги. Зловещим факелом полыхает закрепленная в тендере паровоза цистерна с мазутом. На 2‑й бронеплощадке пылает живым костром облитый мазутом расчет зенитной счетверенной установки вместе с командиром своим Александром Авертьяновым, уроженцем города Тбилиси. И сам бронепоезд весь в огне и дыму, хотя продолжает еще разить наступающие танки.
Все меньше остается в вагонах целых отсеков. Перед глазами у Игоря сплошные фонтаны из песка и гравия. Над головой дикий вой самолетов. Во рту кисло от нестерпимого грохота.
— Прыгай! — донесся сквозь него истошный голос заряжающего, — а то расшибет сейчас.
Игорь перехватил горячечный взгляд товарища: к их поезду несся на всех парах тоже окутанный дымом 19‑й так называемый легкий бронепоезд, оставленный капитаном Бородавко в станице Ищерской. «Ослеп он, что ли?» — мелькнуло в сознании. Он протянул руку вверх, чтобы поправить прицел и тотчас уронил ее, пробитую пулей. В следующую секунду, выброшенный чудовищным толчком в открытую Забавиным дверь, он ткнулся головой в песок и без сознания покатился по крутой насыпи.
Они встретятся через тридцать три года в Моздокском краеведческом музее, два ветерана Великой Отечественной войны: старший инженер Белгородского витаминного комбината Игорь Алексеевич Малыгин и заведующий отделом моздокского райпромбыткомбината Григорий Николаевич Дулаев, пролившие свою кровь в один и тот же день на одной и той же насыпи. Один — на восточной окраине Моздока, другой — с западной его стороны.
Евстратов добрался в партизанский отряд к вечеру. Одурев от жажды и долгой езды на костлявой хребтине брошенной кем–то в степи лошаденки, он ввалился в кошару и первым долгом попросил у сидящих на рештаках партизан воды.
— А где Дулаев? — подошел к нему командир отряда Павел Близнюк.
— Убили Гришу… — отрываясь от ведра с водой, поданного ему Ниной Сухоруковой, ответил Евстратов. — Из пулемета… с немецкого танка.