— Однако хватит, — говорит Вядут недовольным голосом.
— Что хватит? — спрашивает Зинаид и просыпается.
В воздухе предутренняя сырость. Над темнеющей справа в сером сумраке станицей Терской зеленеет полоска занимающейся зари. Над ней, чуть выше сверкает–переливается в небе голубая звездочка.
— Спать хватит, — поясняет Абдрассулин, сворачивая тонкими, узловатыми пальцами цигарку. Вид у него недовольный. Узкий лоб прорезали морщины. По сторонам заросшего щетиной рта пролегли глубокие складки. Казалось, что он постарел за одну ночь лет на двадцать.
— Ты чего злой такой? — Аймалетдинов вскочил на ноги, с хрустом потянулся, аппетитно зевнул в сторону спящего за рекой города.
Абдрассулин не ответил. Прикрываясь броневым щитом пушки, торопливо выкурил цигарку, затем открыл орудийный замок, заглянул внутрь ствола и вновь закрыл. Он был явно чем–то недоволен.
— Да что с тобой? — подошел к нему Зинаид. — Плохой сон тебе приснился?
— Ага, плохой, — кивнул головой Вядут, — хуже некуда. Дедушку своего мертвого видел. Пришел за мной. «Пойдем, говорит, Вядут, очень по тебе соскучился, и бабушка тоже скучает». Ночью проснулся, до самого утра курил, думал. В горле от табака першит…
Аймалетдинов натужно рассмеялся, хлопнул друга по плечу:
— Нашел из–за чего расстраиваться. Мало ли чего приплетется за ночь. Я вон твою сестренку видел во сне, будто она уже взрослая и косы у нее черные–черные. И платок на голове тоже черный.
— Худой сон, — сказал Вядут. — Убьют меня сегодня, Зинаид…
— Ну, это ты брось, — рассердился командир орудия. — Ты мне оставь такие настроения. Мы с тобой еще по дому Гитлера должны прямой наводкой, как договорились.
— Убьют меня, — повторил Вядут таким голосом, что у Зинаида пробежали между лопатками мурашки.
— А ну, готовь осколочный, — крикнул он сердито и резко открыл замок орудия.
Абдрассулин взял из рук Володи Мельниченко снаряд, приготовился послать его в казенник.
— Еще мал–мало пускай рассветет, — сказал он.
— Пускай рассветает, — согласился командир, приникая глазом к дульному отверстию и маховиком поворотного устройства подводя его к круглому окошку, находящемуся под самым куполом собора. — Сейчас я угощу этого глазастого фрица.
Воздух быстро светлел. Еще несколько минут, и каменный великан вдруг зарделся розовым светом, словно заулыбался от радости, что первым увидел выбирающееся из–за далекого. горизонта солнце. Пора!
— Прости, русский бог, за такой подарок, — сказал командир орудия и махнул рукой: — Огонь!
Пушка рявкнула, но собор как ни в чем не бывало продолжал улыбаться дневному светилу.
— Мимо, — сказал Абдрассулин, как всегда на лету отбрасывая в сторону ногой стреляную гильзу.
— Чуть–чуть мимо, — уточнил командир орудия и вновь приник к дымящемуся стволу. — А ну, давай еще осколочным.
Заряжающий цокнул затвором.
— Огонь!
Снова рявкнула пушка. Под куполом в окошке сверкнула красная молния, из него вырвался наружу белый клуб дыма.
— Вот здорово! — ахнул Володя Мельниченко.
— Прицел прежний. Три снаряда беглым–огонь! — продолжал командовать Аймалетдинов звенящим от восторга голосом.
Еще раз за разом выстрелила пушка. После чего, подхваченная множеством рук, покатилась прочь от переднего края к небольшой лощинке, где, трясясь от нетерпения, уже поджидал боевую подругу тягач, чтобы умчать как можно быстрее на прежнюю позицию.
— Скорей, скорей, братцы! — покрикивал на бойцов Аймалетдинов, упираясь руками в щит пушки. А вокруг уже с отвратительным воем рвали рассветную тишину мины, и красноватые строчки пулеметов поспешно прошивали нежно–голубую ткань неба. Сегодня «поезд войны» начал движение не по расписанию генерал–полковника фон Клейста.
Это был самый тяжелый день битвы на терском рубеже. Германское командование бросило все свои резервы, чтобы смять глубокоэшелонированную оборону советских войск и, овладев горным хребтом на линии Вознесенская — Малгобек, вырваться на просторы Алханчуртской долины, ведущей к городу нефтяников — Грозному. Вражеские танки в тот день оставили рубчатые следы своих гусениц не только на кукурузных полях в долине, но и на склонах Терского хребта. Казалось, вот–вот вскарабкаются на него бронированные фаланги, и тогда их уже ничто и никто не удержит. Но раздавался бешено–задорный крик: «Братва, полундра!», и с вершины хребта летели в наползающие чудовища противотанковые гранаты — то давали отпор оголтелому врагу пришедшие на помощь «дьяволы» 62-ой морской бригады.