Ребята некоторое время стоят, озираясь и прислушиваясь, затем идут дальше. Справа донеслось урчание автомобильного мотора. Минька многозначительно поднял палец кверху, подмигнул приятелю: мол, идем правильно. Вскоре они вышли на небольшую полянку. Над нею порхали бабочки, гудели пчелы, отыскивая последние осенние цветы. В траве тускло отсвечивало коричневое горло пивной бутылки — в мирное время сюда сходились по праздникам городские жители погулять на лоне природы.
— Здесь, — тише прежнего шепнул Минька. — Отсюда до склада метров триста. Дальше идти нельзя, там часовых целая прорва, своими глазами видел, и собаки злющие. Давай собирать хворост.
Ну, это несложно: вокруг по кустам сколько угодно сухих сучьев. Вскоре посреди поляны уже высилась огромная куча хвороста.
— Давай бензин, — сказал Минька, отирая рукой катящийся со лба пот.
Колька достал из кармана штанов большой аптекарский пузырек.
— Полдесятка яиц содрал чертов ганс, — проворчал он, — чтоб он ими подавился.
Минька сунул пузырек под хворост, прикрыл дубовой веткой, разогнувшись, посмотрел на солнце: сегодня оно опускается особенно медленно.
— Значит так, — приблизил он синие глаза к таким же синим глазам сообщника. — Как услышим–загудел самолет, ты сразу на хворост — плесь! А я спичкой — чвырк! И драла отсюда, понял?
— Чего ж тут не понять, — усмехнулся Колька.
Ночь темна. Нигде ни огонька. Только искрятся звезды вверху да на западе лимонно светится краешек неба — там догорает вечерняя заря.
Рокочет мотор. Посвистывает встречная струя воздуха в расчалках самолета. Под крылом у него — бомбы, в кабинах — летчицы авиационного женского полка Бершанской. Они должны сбросить эти бомбы на склад боеприпасов, который находится в лесу на левом берегу Терека.
— Товарищ командир, подлетаем к реке! — кричит в переговорное устройство штурман.
— Хорошо, Катя, — отвечает ей летчица, вглядываясь в черноту ночи: почему–то немцы сегодня запаздывают с прожекторами. Или не хотят демаскировать себя в надежде, что «кофе мюлле» [18], как называют они в шутку русский самолет У-2, пролетит мимо.
Справа по курсу вспыхивает яркое пламя.
— Костер, Катя, — говорит летчица боевой подруге.
— Вижу, Нина, — отвечает та, в волнении забывая про субординацию. — Доверни на три градуса. Вот так… Теперь влево. Хорошо…
Огонь костра все ярче и все ближе. Пальцы штурмана до боли в суставах сжали рычаг сбрасывателя. Пора! Самолет качнуло — то отделилась от него тяжелая «сотка». И тотчас внизу полыхнуло с такой ослепительной силой, что на мгновенье стала видна дорога, ведущая от вокзала к разрушенному терскому мосту и сам Терек, и громадина–собор на северо–западной окраине города.
— Молодец, Катя! — крикнула Нина, кладя машину в глубокий вираж, чтобы как можно скорее уйти от цепких лучей прожекторов. Вот один из них скользнул по хвостовому оперению. Тотчас со всех сторон понеслись к нему красноватые тире зенитных снарядов. Снизу, сбоку, вверху засверкали молнии. В кабинах запахло горелым тротилом. Нина отжала от себя ручку управления, бросая старенький «кукурузник» в пике. Грозя рассыпаться от предельных нагрузок, самолет послушно понесся в черную пропасть. В ушах — свист, в глазах — один лишь прибор — высотомер. Большая стрелка стремительно бежит по циферблату. Когда она наконец остановилась и самолет снова выровнялся в линию горизонтального полета, голубые щупальца фашистского осьминога метались в бессильной ярости далеко в стороне от курса безнаказанно ускользнувшей из его смертельных объятий краснозвездной птицы.
Глава девятнадцатая
Мордовин спешил в 4‑ю роту, куда его послал комбат, отчаявшись связаться с подразделением по телефону. Широкий рубчатый след от гусеницы «валентайна», одного из пяти английских танков, посланных командованием армии в помощь 8‑й бригаде, вел его по гладкой, без единого кустика равнине прямиком к кургану Абазу, в районе которого закрепилась 4‑я рота, сдав под натиском врага Кизлярское. Скорей бы добраться до спасительных зарослей кукурузы, окружающих курган, словно озеро одиночный остров, пока до самого не добрались снующие над землей подобно осам желтобрюхие «мессершмитты».
А вон, кажется, и сам танк. Стоит в неглубокой балочке, а вокруг него суетятся танкисты.
— Что случилось, орлы? — спросил политрук, подбегая к ним.
— Мы не орлы, — огрызнулся один из танкистов с ключом в руке.
— А кто же вы? — удивился Мордовин.
— Должно, лягушки или тритоны, — пожал плечами танкист. А орлы вон в небе носятся, — ткнул он ключом в пикирующие на переднем крае немецкие самолеты.