— Перестань, орать! — раздраженно сказал Лец-Атаманов. — Слышишь, что говорит Андрий: за казацкие вольности, за Украину для украинцев!
— Которые выгоняют панов из имений, а мы их укрываем в штабных вагонах.
— Бей панов! — выкрикнул истерически молоденький командир с бледным искаженным лицом, силясь выкарабкаться из угла. — Бей их! — и уставился красными глазами в старшего Карюка.
— Замолкни, Пищимуха! А ты, Рекало, видать, не на ту ногу нынче встал.
— Истина, Лец, превыше всех благ.
— А что такое истина? Сам Христос не мог дать ответ.
— Надо было ему Рекала спросить, — фыркнул младший Карюк.
— Правильно, Андрей. Истина — это то, на что мы стараемся закрывать глаза, а теоретически — гармония моего субъективного ощущения и объективной действительности. А объективная действительность, панове, говорит, что к идее самостийности народ равнодушен. Собралась нас кучка…
— Чтобы возродить нацию. Слава героям!
— А нация хочет не войны, а федерации с Советской Россией. Тогда нам сам черт не страшен. Незачем закрывать глаза: большевистские лозунги для народа реальность, а наши — абстракция. А на этом основании мое субъективное ощущение говорит, что для крестьян мы чужеродное тело, значит — банда. Перешло из итальянского языка и означает — шайка контрреволюционеров.
— Погоди, не нынче — завтра нас признает Антанта, тогда мы покажем им революцию.
— Признает и к сердцу прижмет, так что из нас сок потечет. В это я верю, Андрюша! — И Рекало поднял над головой кружку. — Ладно. Выпьем за самостийную Украину!
— На колесах! — буркнул адъютант. — Говорят, уже и Киев…
— Что, что Киев? Сдали? Брешешь, чертов цыган! Ты слышишь, что он говорит, Лец?
Лец-Атаманов смотрел в темное окно. Тонкими пальцами он сжимал виски.
— Слышу!
— Куда нас везут? — вдруг истерически закричал Пищимуха. — Я пошел в армию, чтобы только сбросить гетмана. Оставил жену, ребенка без хлеба, без денег. Что с ними? А может, их уже расстреляли, повесили… — и он замотал головой. — За что? Я никогда не был контрреволюционером. Слышите, черти, дьяволы, где наша Украина? — Он вскочил на ноги и сорвал со стенки карабин. Адъютант толкнул его назад в угол.
— Колька, брось, дурень!
— Кто дурень?
— Отберите у него карабин.
— Брось, говорю тебе, а то в ухо дам!
— Кто дурень, я — дурень?
И он прицелился из карабина.
Полковник Забачта мигом вскочил и с опаской ухватил карабин за ствол.
— Перестань, Коля!
— Прочь с дороги, наемник! — крикнул Пищимуха, толкая полковника стволом в грудь. — Тебе еще будет пуля, а первая — цыгану.
Командиры вскочили разом, а старший Карюк упал на четвереньки, и в этот момент грохнул выстрел. Но Рекало ударил кулаком по карабину прежде, чем Пищимуха успел спустить курок. Пуля посадила черную точку над дверью и вылетела в коридор. Пищимуха кинулся теперь на Рекала, но адъютант подмял его под себя и прижал к дивану.
— Задушу, мерзавец! — кричал он, прижимая его коленом.
Кричали и остальные командиры. Карюк уже поднялся с пола и, норовя выскользнуть из купе, торопливо отряхивал свою репсовую гимнастерку и визгливо приговаривал:
— Вот и повеселились. Позор какой! Изо дня в день живешь под пулями, а полковник любуется. Нет, чтобы о деле хоть раз поговорить толком, они про политику развели болтовню!
— Ну, а вы о чем хотели?
— Для чего меня звали? Чтобы наконец как-то покончить с этими каждодневными пьянками, скандалами.
— Правильно, пан Карюк, — снисходительно улыбаясь, ответил Забачта. — Вы на меня полагаетесь?
Карюк, как заяц, заморгал глазами, но другие подняли шум. Даже Пищимуха поднялся и снова замахал карабином.
— Забачте поручать водку? Пропил Россию… Протестую!
Успокоил всех сотник Рекало.
— Панове, — заговорил он, словно выступал на заседании Малой Центральной рады, — поскольку мы служим в запорожской армии, значит, и обычаи у нас должны быть запорожские, а отсюда все, касаемое нашего коша, подлежит только решениям рады. Почитайте «Черную Раду» Кулиша — и вы увидите. Согласны?
— С чем согласны?
Закончить не дала внезапная остановка, отчего все полетели на переднюю стенку, а Карюк снова очутился на полу.
— Что такое?
— Что случилось? — заговорили испуганно все сразу.
— Стали!
— В степи?
— Разорвался эшелон!
Все выскочили из вагона в тамбур. Лец-Атаманов, пробегая мимо своего купе, остановился и постучал. Из-за двери послышался голос Нины Георгиевны: