Женщина прошла мимо булочной, откуда всегда пахло печеным хлебом. Собака почуяла этот запах и остановилась. Даже присела. Может быть, думала, что сейчас выйдет Даша с теплым хлебом? От нетерпения Крапка нервно вздрагивала.
Из булочной вышла не Даша, а незнакомая женщина с булкой в кошелке. Однако она даже не посмотрела на Крапку. За женщиной вышел старик с буханкой черного хлеба в руках. Он тут же отломил кусочек и начал жевать. Крапка заскулила, но старик только равнодушно посмотрел на нее. Собака поднялась на задние лапки и даже вытянула вперед свою тонкую мордочку. Старик остановился и уставился на нее, но не выразил желания бросить ей хотя бы кусочек хлеба. Тогда собака начала медленно поворачиваться на задних лапках, виляя в такт обрубком хвоста. У старика слезы навернулись на глаза, он тяжело вздохнул и кинул ей недоеденный кусок своего хлеба.
Крапка теперь начала бегать к булочной каждый день. Возле булочной все больше и больше появлялось нищих. Они уже привыкли к рябой собаке и не прогоняли ее, и Крапка присаживалась в сторонке. Когда из булочной выходил покупатель с хлебом, она поднималась на задние лапы и начинала танцевать, виляя в такт обрубком хвоста. Люди вздыхали и бросали ей кусочки хлеба.
Так продолжалось до того дня, когда возле булочной появился немецкий солдат с автоматом. Крапка узнала его по пропахшим потом сапогам, оскалилась и заворчала. Солдат не захотел обходить собаку, а воспользовался своим автоматом.
Роман прибыл в освобожденный Киев вместе с воинской частью. Город напоминал смертельно раненного человека: в центре не было ни одной улицы, которая не походила бы скорее на тропинку в запущенном овраге. Даже изморось и туман не могли скрыть все те бесчисленные раны, какие нанесли столице Украины немецкие оккупанты. Пробираясь среди развалин, он шел, стремясь узнать, что с его домом, и неожиданно увидел возле булочной собаку.
— Выжила, Крапка! — радостно воскликнул Роман.
Рябая собака с обрубленным хвостом и глазами, как ягодки терна, равнодушно посмотрела на рослого мужчину и отошла.
— Не узнала меня, Крапочка? Правда, за три года и три месяца можно забыть. Отощала, бедняжка. Ну, теперь поправишься. Все поправимся…
Он громко обращался к собаке, потому что на длинной улице маячили только отдельные фигуры, которые, казалось, расплывались в тумане.
— Значит, и Даша, где-нибудь здесь. Как я рад, что застал вас живыми. Должно быть, пришла за хлебом? — Роман заглянул через витрину внутрь магазина: полки стояли пустые. — Еще не наладили выпечки. — По выбоинам мостовой толкал свою тележку с домашними вещами забрызганный грязью мужчина. И хотя они были незнакомы, радостно поздоровались.
— Нет ничего лучше, как возвращаться домой. Проклятые немцы всех выгнали за город!
— Может, и вас выгнали за город, Крапка? — с беспокойством спросил Роман. — Ну, теперь все вернемся домой. И Виктория скоро приедет. Слышишь, Крапка? И не одна, а привезет еще двух сироток — Петрика и Гапочку. Зачем привезет? А куда же им деваться? Отца их убили на войне, а мать повесили проклятые фашисты. А они крохотные, как желторотые птенчики, и такие хорошенькие. Ты бы послушала, как братик разговаривает с сестричкой. «Вот, говорит, глупая девка, никак тебя не научишь!» Теперь у нас весело будет в доме. Ты их полюбишь, и будешь им танцевать. Не забыла еще?
Собака по-прежнему держалась в отдалении.
— До сих пор не узнала? — уже с ноткой обиды в голосе проговорил Роман. — Плохая же у тебя память. Но погоди, — он пошарил в карманах и нашел кусочек сахару. — Теперь потанцуешь?
Собака, задрав голову, моргая, глядела на сахар, но никак не реагировала на слова Романа.
— Не хочешь? Ну ладно, еще вспомнишь. На, возьми!
Собака не соблазнилась и сахаром, и он только теперь заметил, что у нее пятнистые уши, тогда как у его Крапки они были белые.
Роман понял, что ошибся, разочарованно улыбнулся и, в надежде увидеть дома и Дашу и Крапку, зашагал быстрее.
МАТЬ БОЛЬШЕВИКА
В день сорокалетия Советской Украины в Яблоневском доме культуры мы торжественно вывесили портрет Марты Макогон.