Если бы сейчас открылась дверь в купе Нины Георгиевны, он задушил бы ее в своих объятиях, зацеловал, загрыз. Кровь все сильнее стучала в виски. К чертовой матери честность, мораль, этику! Все должно покоряться единственному закону — я хочу. А если хочешь — бери.
Все что ни делается — все к лучшему. Это была его повседневная философия. Лец-Атаманов ездил на ней, как на послушном старом коне. Каждому заранее определена его судьба. К чему же ломать голову над проблемой честности, если поступками управляет высшая сила. Во рту пересохло, губы пылали. Пусть силой, но он возьмет Нину Георгиевну! За спиной послышался шорох, и медленно, беззвучно дверь в одном купе отодвинулась. Лец-Атаманов оглянулся на шум и увидел в дверях белую фигуру. Он готов был закричать от несказанной радости, упасть тут же на колени и шептать слова, полные страсти: «Нина Георгиевна! Нина!…» Лец-Атаманов уже протянул вперед руки, но тут фигура отделилась от двери и, не замечая его, вдоль стенки подошла к другому купе. По ее движению Лец-Атаманов сообразил, что она не вышла, а подошла к двери, в которую он стучал. Фигура прислушалась и тоже легонько постучала.
— Нина Георгиевна! — послышался вкрадчивый голос. — Нина Георгиевна.
Лец-Атаманов, как кошка, подкрался и стал за спиной фигуры.
— Нина Георгиевна, вы слышите?
— А для чего она вам, пан полковник?
Это было так неожиданно, что белая фигура вся вскинулась, как от прикосновения раскаленного железа, но в ту же минуту саркастически рассмеялась:
— А вы на страже? Простите, вы сегодня, кажется, дежурный по дивизиону. Вот вы мне и нужны.
— Так меня зовут не Ниной Георгиевной, а Петром Марковичем.
— А я разве сказал — Нина? У меня, видите ли, ваши образы уже начали сливаться в один. Вы не знаете, мы скоро доползем до Елисавета?
И полковник, пятясь к своему купе, снова саркастически рассмеялся. Лец-Атаманов подошел к нему почти вплотную и сердито сказал:
— В Елисаветграде восстание! Вы об этом знаете?
— Я больше удивился бы, если б вы сказали обратное. Где вас искать, благородный рыцарь?
— Я буду у Рекала. Нужно поднять людей.
— Привыкайте, пан сотник. Еще будет не одно восстание. А сейчас, с вашего позволения, я еще немного посплю. Впереди нашего пошел эшелон с галичанами.
Полковник шмыгнул в купе, а сотник, понимая, что тот будет теперь прислушиваться, вышел в тамбур.
Откинув дверь, Лец-Атаманов посмотрел вперед. Вьюга уже не сыпала сверху снег, а только яростно выплясывала над эшелоном, металась через сугробы и стонала в щитах заграждения. На белом фоне черной массой вырисовывалась станция и какой-то длинный эшелон. Паровоз, сопя, попытался крикнуть, но подавился и через пять минут подошел к станции совсем молча.
Звонко зазвякали, перебегая от вагона к вагону, тарелки буферов.
7
Как и на предыдущей станции, свет мерцал только в одном окне. Из разбитых дверей вышел, как видно, дежурный по станции. В одном шаге от стены через весь перрон тянулся высокий сугроб. Дежурный по станции постоял перед сугробом, поочередно втягивая в воротник пальто то одно, то другое ухо, и, безнадежно махнув рукой, пошел назад. Из паровоза сердито зашипел пар и отогнал от колес назойливую метель. Потом от головы поезда отделилась черная фигура и, перепрыгнув через сугроб, скрылась в станционном здании. Лец-Атаманов, закурив за дверью папиросу, тоже соскочил в снег и, утопая по колени, направился к дежурному по станции.
Темные комнаты пронизывали тело холодом больше, чем сама вьюга. В кабинете начальника станции за грязным столом сидел сонный, взъерошенный дежурный и говорил машинисту:
— На каждой станции пробка. Вон какие-то комиссары путей уже с вечера стоят.
— А когда же вы расчистите? — спрашивал угрюмо машинист.
— Завтра, а может, и послезавтра. Как рабочие. А, пожалуй, скорее даже на третий день. Это ведь не от меня зависит — от ремонтного мастера.
— В чем дело? — спросил Лец-Атаманов, уже догадываясь и сам.
— Заносы, — ответил дежурный.
— А здесь хоть село какое-нибудь есть? — спросил машинист.
— Да, есть. Верстах в трех будет Графовка, а еще пять — и местечко.
— Ну, а телеграф работает?
— Куда там! Чтобы в такую метелицу да не повалило столбы. С обоих концов как обрезало.
— Ну, вы хоть знаете, что впереди, сзади? — допытывался Лец-Атаманов.
— Да мы и без телеграфа слышим. Уже от Знаменки наступают, а в Елисавете, говорят, бой и сейчас идет. Разве что метель чуть остановит, а может, и нет.