— Песню мы вам споем после, — повторил Кудря, — а вы сперва расскажите нам: что на белом свете творится? Вы же, наверно, читаете газеты, а мы здесь ни одной путной газеты не видим. Вы, может, слыхала, что там, в России?
Нина Георгиевна еще раз пытливо оглядела присутствующих: кроме Кудри и бунчужного, было человек пять — один с сорочьими глазами и в гимназической фуражке, другой с круглым, исклеванным оспой лицом, похожим на блин, остальные ничем не выделялись. Все они смотрели на нее с любопытством. Бунчужный тоже спросил:
— Как оно там с революцией в других землях-краях?
Нина Георгиевна виновато пожала плечами.
— Я, пожалуй, знаю не больше вас. Читала в газетах, что сперва только в Германии вспыхнула революция, а сейчас уже и в Австрии, и в Венгрии. А когда в Москве праздновали годовщину революции, их Ленин сказал, что мировая война приведет не только Россию, а всех к всемирной пролетарской революции…
— Значит, и нас не минет?
— Вы же, может быть, читали, что в Харькове уже давно образовалось советское правительство Украины. Уже будто бы и манифест объявило.
— О чем? — раздалось сразу несколько голосов.
— Что помещичья земля возвращается крестьянам…
У Лелеки загорелись глаза, и он весело подмигнул соседу.
— Рабочим — фабрики и заводы, — продолжала Нина Георгиевна, — восьмичасовой рабочий день… Но вы меня еще за большевичку примете.
— Кабы такие все большевики были, — вздохнул Лелека, — а то, сказывают, в портреты нашего Кобзаря стреляют.
Ему закивали головами и другие, только казак с сорочьими глазами сказал:
— Центральная рада тоже объявляла и про землю, и про заводы.
— На этот крючок не один из нашего брата поймался, — насмешливо согласился Кудря. — А хозяева не позволили: «Землицы — а гайдамаков не хотите?»
— А я так думаю — когда хозяевами будет сам народ, он и сделает то, что постановит. В России, говорят…
— Директория, может, тоже даст землю.
— Сказал пан, кожух дам. Словно в Директории не тот же самый Петлюра, что в Центральной раде был.
— Тогда немцы помешали.
— А теперь помешают Карюки. Найдутся охочие, пока они в силе. Вы смотрите в корень, какая у кого программа, на кого опирается? Ежели кулак, так продаст нас хоть черту, лишь бы ему была выгода.
— Я читала в русской газете, — сказала Нина Георгиевна, — нарком большевиков про Директорию писал, что старая самостийность на новый лад — самая удобная ширма для новой англо-французской оккупации Украины.
— О, я же говорил, вот и покупатель нашелся, — злорадно фыркнул Кудря. — Раз пишут, значит, соображение имеют. Такие кому попало на слово не поверят, хоть и кричи им, что мы социалисты. Говорят, многие из них по тюрьмам за революцию сидели. Имели время к нашим приглядеться. Так говорите, в ихней газете? А нам, если и попадется какая газета, сейчас ее на курево. Да в наших про такое и не напечатают.
Беседа затянулась до самого обеда. Больше всех спорил казак в гимназической фуражке, но под конец и он начал соглашаться, что Петлюра и Винниченко своим пресмыкательством перед Антантой готовят почву для англо-французских оккупантов, и от этого на лице его все больше проступала растерянность.
Когда Нина Георгиевна осталась наедине с Кудрей, она сказала:
— Вот вы какой! Может быть, и в селах недовольны политикой нашей Директории?
— Сами, пани, видите, какими глазами смотрят на нас мужики. В самом деле, едим, пьем, у них же берем. А какая с нас польза? Вот, как подумаешь… — Он недоверчиво посмотрел на Нину Георгиевну и махнул рукой. — В Графовке, вот здесь рядом, если не нынче, так завтра тоже поднимется на нас народ. Я советовал бы вам, пани, перейти к начальнику станции, что ли.
9
Лец-Атаманов кипел от неудовлетворенного желания, голова у него шла кругом. Чтобы хоть как-нибудь развеять излишек бушующих сил, он приказал ординарцу седлать своего Аполлона.
Отъехав от станции на версту по дороге в село, Лец-Атаманов встретил крестьянские сани, в них сидели, кроме мужика, который правил, двое казаков и третий штатский. Казаки, заметив сотника, проворно выпихнули из саней штатского пассажира, и он в длинном и узком пальто теперь тяжело бежал за ними по снегу. В казаках Лец-Атаманов узнал своих телефонистов Березу и Богиню. В дивизионе эти имена стали уже одиозными, и он остановил сани.