— А вот сотник Лец-Атаманов говорит…
У бунчужного промелькнули в глазах тревожные огоньки, но в ту же минуту он удивленно поднял брови.
— Ваше высоко… пан полковник, дозвольте и мне спросить.
— Спрашивай, спрашивай.
— Если бы вы были большевиком, что бы вы сделали?
Полковник поморгал глазами, посмотрел вопросительно на командиров, но, видимо, и они не поняли такого вопроса. Наконец он просветлел.
— Ох, и хитрый же ты хохол! Слыхали, панове, как он заставляет меня сказать самому себе: глупый вопрос! Разумеется, если бы я, упаси боже, был большевиком, так служил бы в большевистской армии, а не, а не… Ну, что я вам говорил, пан Лец-Атаманов?
— Если бы вопрос решался так просто, пан полковник, так мы ехали бы на восток, а не на запад, — возразил Лец-Атаманов, раздраженный легковерием полковника. — А отчего возле тебя постоянно Кудря вертится?
— Да у нас, знаете, и поговорить не с кем такому, как слесарь. Человек городской, бывалый, а мы с ним еще когда-то вместе на заводе работали. Ну, и вспоминаем за чаркой.
— За чаркой можно, — сказал полковник, — а ты вот что посоветуй мне, братец, как нам с этими бандитами быть?
— Я уж думал, пан полковник. Не иначе, как в местечко надо съездить…
Лец-Атаманов даже подскочил.
— Вот это правильная мысль! В местечке наверняка имеется какая-нибудь команда.
— Идея, идея, — сказал полковник. — Может, ты сам и поедешь?
— Нет, — возразил тут же Лец-Атаманов. — Нужно поехать кому-нибудь более авторитетному. Ступай, Натура, мы тут сами решим.
Бунчужный звякнул шпорами, четко повернулся и вышел.
— Тогда будем вас просить, пан Лец-Атаманов, — сказал полковник. — И ехать нужно сейчас же, а то можете никого не застать.
Лец-Атаманов сделал вид, что морщится, но тут все заговорили в один голос, что должен ехать только он, и к тому же немедленно.
— Я пойду распоряжусь, чтобы заседлали коня, — сказал Рекало.
— Надо ехать на санях. Может, командира их придется подвезти.
Взволнованный Лец-Атаманов, даже не постучавшись, вбежал в свое купе.
— Я сейчас еду в местечко, Нина Георгиевна. Хотите?
Нина Георгиевна обрадовалась и даже не обиделась, когда Лец-Атаманов больно стиснул ее руку.
— Собирайтесь!
— Я готова.
Действительно, она была уже одета, а на диване стояли ее чемоданы.
— Тебе кучер нужен, Лец? — спросил из коридора Рекало.
Лец-Атаманов, как заговорщик, поглядел на Нину Георгиевну и ответил:
— Не нужно.
Нина Георгиевна удивилась:
— Посреди ночи?
— Именно поэтому, — и еще раз крикнул в коридор: — Не надо!
— Выдумываешь.
— Не нужно!
— Ну, как знаешь. Лошадь уже запрягли.
Полковник Забачта, увидев, что Нина Георгиевна выходит с чемоданами в руках, причмокнул и ехидно сказал:
— Свадебное путешествие, пан сотник, придется сократить до утра. Желаю счастья!
— Мерзавец! — процедил сквозь зубы Лец-Атаманов.
14
Лошадь, застоявшаяся у вагона, взяла с места размашистой рысью. Маленькие ковровые сани легко скользили по белой пушистой дороге, будто не касаясь земли, и, как в лодке, заметно укачивали путников.
Выехав за станцию, которая закрывала собой эшелон, Лец-Атаманов вдохнул полной грудью. В комендантскую сотню он не верил, но верил в свой успех у женщин. Ни о чем другом сейчас думать не хотелось. Возможно, красный поток зальет все просторы Украины и он захлебнется в нем. Но это будет завтра или послезавтра, а сейчас он хочет наслаждения. Он перебрал вожжи в одну руку, а другой обхватил ее стан и с силой прижал к себе. Нина Георгиевна, о чем-то задумавшаяся, упрямо отстранялась. Лец-Атаманов наклонился и горячими губами впился в ее матовую холодную щеку. Она кулаками уперлась ему в грудь и старалась отодвинуться как можно дальше, но сотник уже целовал глаза, лоб, уши и настойчиво ловил губы.
— Оставьте!
Сотник пьянел все больше. Чтобы развязать себе руки, он натянул вожжи, и лошадь замедлила бег. Нина Георгиевна закричала уже истерически:
— Перестаньте, слышите… Я выскочу, слышите… Хам!..
Лец-Атаманов отнял руки и хмыкнул:
— Вы серьезно?..
— Безобразие, — не переставала возмущаться Нина Георгиевна. — Пользуетесь моей беззащитностью. Нечестно с вашей стороны, славный рыцарь!
Сотник огрызнулся:
— Кто там будет вспоминать о чести таких, как мы.
— Тогда ради чего эта комедия с судом? Одного поля ягоды!
— Не комедия, а противоядие, дорогая пани. Профилактика!