Дама истерически всхлипывала и монотонно причитала:
— Боже, боже мой…
— Успокойся, Маша! Боится, как бы не захватили большевики, — пояснил хозяин, приглашая присесть к столу. — Достал из погреба самые старые вина. Все равно думаю бежать.
— Куда?
— Да куда же, если не за границу: там не достанут.
— А разве нельзя остаться на месте? — спросила Нина Георгиевна.
— Пока свои были — сидел. Меня мужики прямо на руках носили, а этой зимой я еще отдал им почти задаром десятин сто земли.
— Всю отдали?
— Да десятин триста и себе оставил. Надо же с чего-то жить. Как они узнают, что их пан уехал, будут жалеть, сердечные. Маша, ты бы все-таки присмотрела, как там девчата укладывают вещи. Этим скотам сколько ни угождай…
Дама, монотонно причитая «боже, боже мой…» — вышла в соседнюю комнату, где второпях ворочали сундуки.
— Ну как же там батька Петлюра? — спросил хозяин, присев к столу. — Ведь это мой воспитанник. Я вам сейчас покажу.
Из груды книг, уже лежавших возле библиотечного шкафа, он вытащил синюю школьную тетрадь и показал Лец-Атаманову.
— Собственной рукой переписывал Симон Васильевич. Еще когда моим учеником в духовной семинарии был. Видите, еще тогда он увлекался песнями.
Лец-Атаманов развернул тетрадку. На отдельных страницах четким круглым почерком были старательно переписаны песни. В глаза бросились «А в Києві на риночку», «Приїхали три козаки», «Ой, час, пора до куреня», «Із-за горы сніжок летить» — всего в одной тетради до сорока. Хозяин набожно прижал тетрадь к груди и сказал:
— Берегу как память. И кто бы мог подумать, что из Симона… Петлюра выйдет. Ну, помогай ему бог.
Из разговора выяснилось, что Лец-Атаманов действительно заблудился. Местечко лежало далеко в сторону, и отсюда до него было еще верст семь, и то если перебраться за рощей через овраг.
— Но что же вы застанете в местечке? Комендант собирался выезжать еще вчера.
— А может, там какая-нибудь пехотная часть осталась?
— Куда там! Они от железной дороги и на версту не отходят. На той неделе здесь, возле усадьбы, почему-то сел самолет. Вкатили его во двор, а летчики как уехали, так только их и видели. Я звонил уже и на станцию. Ведь целехонький аэроплан — и бросили.
— А где он? — спросила поспешно Нина Георгиевна.
— Стоит у коровника.
— Так мы, может, еще застанем все-таки кого-нибудь в местечке и пошлем забрать. Вы его не ломайте.
Вдруг под самым окном раздались выстрелы: один, второй.
Все переглянулись, Лец-Атаманов и хозяин заметно побледнели, а дама в другой комнате снова забилась в истерике.
— Боже, боже… поехали…
— Что это значит? — спросил Лец-Атаманов.
— Да, что это такое? — проговорил и хозяин. — Ружей вроде бы ни у кого из прислуги не было, а сечевики уже выехали.
Лец-Атаманов побледнел еще сильнее. Две пары глаз смотрели на него с вопросом и с надеждой. Он не выдержал, схватил карабин и кинулся на крыльцо. Нина Георгиевна с каким-то особым любопытством подбежала к окну. Сквозь расписанные тонкими ледяными узорами стекла она не могла ничего разобрать и начала часто дышать на стекло. Опять послышался выстрел.
Нина Георгиевна начала дышать еще чаще. Лед темнел, слезился, и она уже увидела Лец-Атаманова — озираясь по сторонам, он бежал назад.
— Что там? — спросила Нина Георгиевна, едва он переступил порог.
Лец-Атаманов пожал плечами:
— Поскакало двое верхом на лошадях.
Нина Георгиевна засуетилась и начала собираться с таким видом, словно торопилась домой.
— Скорее нужно в местечко. Я же говорила, это уже их разведка!
— А куда они поскакали? — спросил хозяин.
— К оврагу.
— О, там целая рота может укрыться.
Еще раз проверив маршрут и приняв от хозяина банку с вареньем, они через минуту снова очутились в поле.
Пушистый снег уже прикрыл ровной пеленой все дороги и тропинки. Хозяин сказал, что сразу должен быть поворот направо, но на снегу никаких признаков этого не было.
— Овраг должен быть правее, — сказала Нина Георгиевна, — поезжайте напрямик!
— Попробуем, — ответил Лец-Атаманов виновато.
Было уже почти три часа ночи, и Нина Георгиевна все больше сердилась. Она пробовала даже подгонять лошадь. Лошадь, немного отдохнув в усадьбе, неслась по полю с новой силой. Полозья саней то и дело ударялись о кочки, и по этому можно было судить, что они уже едут по вспаханному полю. Лец-Атаманов, чтобы отогнать назойливую мысль о том, что он сбился с пути, снова попробовал обнять Нину Георгиевну.