Нина Георгиевна, вся погруженная в какие-то мысли, раздраженно сняла его руку. Потом нетерпеливо спросила:
— Мы долго еще будем блуждать?
Лец-Атаманов пожал плечами.
— Овражек есть, а рощи вовсе не видно.
— Давайте здесь переберемся.
— А не вернуться ли на хутор? Комнату нам отведут и…
— Поворачивайте, здесь уже неглубоко, — перебила его Нина Георгиевна властно. — А то мы этак всю ночь проблуждаем.
Чем дальше, тем больше Лец-Атаманов подчинялся ее воле и теперь послушно повернул лошадь прямо на овраг.
— А теперь держитесь!
Но Нина Георгиевна не успела еще схватиться за поручни, как лошадь вдруг по самые уши нырнула в снег, оглобли подбросили сани кверху, и они оба покатились на дно глубокого оврага. Вслед за ними наперегонки прыгали чемодан и банка с вареньем.
Нина Георгиевна остановилась на половине дороги. Рядом лежал карабин. Она поспешно затоптала его в снег, потом, весело смеясь, сбежала вниз к сотнику. Он без шапки, весь белый, как снежная баба, растерянно вытряхивал из рукавов своего бешмета снег, а рядом лежал раскрытый чемодан, из которого выпала целая охапка бумаг. Они лежали вокруг сотника рябыми заплатками, как пестрый ковер. Нина Георгиевна бросилась сгребать их, точно кленовые листья в саду, а сотнику сказала раздраженно:
— А вы чего стоите столбом?
Лец-Атаманов — он недоуменно глядел на рассыпанные бумаги — протянул было к ним руку, но Нина Георгиевна резко отстранила его.
— Без вас обойдусь! Вон лошадь бьется.
Сотник сделал уже шаг, чтобы все-таки обойти ее, и вдруг даже вскрикнул от острой боли.
— Я, кажется, ногу вывихнул. И руку искалечил.
— Вы сами больше людей искалечили.
— Оказывается, вы и злой можете быть, — заметил Лец-Атаманов, почувствовав обиду от того, что она так равнодушно отнеслась к его поврежденной ноге.
— Смотря с кем, — ответила Нина Георгиевна, все еще согнувшись над бумагами.
— Что это у вас такое?
— Не будьте любопытны, — и она защелкнула чемодан. — Никогда не видели рекламы «Олеомаргарин»?
— Зачем вам столько? Вы шутите.
— Самое время для шуток!
Нине Георгиевне и в самом деле было не до шуток. ПОАРМ 13 послал ее и товарища, который отстал от поезда в Знаменке, на подпольную работу в Одессу. Кроме того, они должны были доставить Одесскому подпольному ревкому какое-то важное поручение Реввоенсовета за тремя сургучными печатями и политическую литературу. Пакет она спрятала среди своих юбок, а газетами и листовками был набит второй чемодан. Именно эти листовки и взбудоражили казаков артиллерийского дивизиона.
В этот дивизион Нина Георгиевна попала случайно, чтобы замести следы. От самого Киева за нею следил какой-то подозрительный субъект в сером пальто. В Раздельной ей предстояло пересесть на пассажирский поезд и встретиться с третьим товарищем, который тоже ехал на подпольную работу. Неожиданная задержка эшелона разрушала ее планы. Самообладание Нины Георгиевны подверглось серьезному испытанию.
— Ступайте вытаскивайте лошадь, — повторила она тем же тоном.
Лец-Атаманов, припадая на одну ногу, сделал было несколько шагов и остановился.
— Погодите, кажется, я браунинг потерял. — Он обшарил себя. — Нет!
Нина Георгиевна при этих словах встрепенулась.
— Сперва голову, а теперь и браунинг потеряли, — сказала она язвительно.
— Серьезно. Ищите!
Она потыкала рукой в одну, вторую ямку, но в таком снегу мог утонуть не только куцый пистолет, а даже целый пулемет, и Нина Георгиевна выпрямилась.
— Весной найдете, пан сотник. От лошади и то одни уши торчат. Вытаскивайте сани, а я на ту сторону и пешком взберусь.
— Нина Георгиевна, постойте!
Но она, не оглядываясь, уже осиливала склон оврага. Сбитый с толку Лец-Атаманов только пожал плечами и начал сам нашаривать в истоптанном снегу браунинг. Полагая, что револьвер мог выпасть возле саней, он вскарабкался наверх, но и там не нашел. Еще неприятнее поразило его то, что и карабина в санях тоже не оказалось. Нина Георгиевна не могла взять его с собой. Он поглядел ей вслед. Она уже вышла из оврага и направлялась в поле, исчезая за белой завесой пушистого снега.
— Нина Георгиевна! — позвал он с нотками раздражения в голосе, но она не отозвалась.
Лец-Атаманов не мог понять такой резкой перемены в ее поведении: ведь, кажется, он ничем ее не обидел, даже сам поражался своей выдержке, а ее будто подменили. Капризная особа! Он опять сошел на дно оврага и начал обшаривать снег руками. Браунинга не было, но рука нащупала затоптанный в снег листок, один из тех, какие выпали из чемодана Нины Георгиевны. Лец-Атаманов даже в темноте разобрал, что листок нисколько не похож на рекламу маргарина. Он вынул коробок спичек и при-светил. В глаза бросилось знакомое уже воззвание Реввоенсовета к казакам.