Когда сотник ступил на порог, громче всех кричал старший Карюк с толстым носом и седым ежиком на круглой голове. Он сидел рядом с полковником и сердито размахивал руками.
— Разве это не мерзость? Что ни день, ссора, драка, а то еще хуже. Стреляйтесь себе наружи хоть до третьего пота, а то в вагоне, где посторонние люди, дама молодая.
— А что за люди у вас в вагоне, пан Карюк? — спросил Лец-Атаманов. — Я давно уже хочу справиться.
— Люди как люди, православные.
— Знаю эту сволочь, — сонно проговорил из угла молоденький командир. — Помещики из Полтавы.
— А если помещики, так и не люди? Попросились, ну и пусть себе едут.
— Вы, может, и гетмана Скоропадского подвезли бы?
— И Скоропадский такой же человек, как и вы, господа.
— Не господа, а панове, — хмуро перебил его Рекало.
— Я уже старый человек, господа, чтобы…
— Панове, господин Карюк!
— Ну, панове. Не цепляйтесь за слова, как репей к кожуху. Я такой же малоросс…
— Не малоросс, а украинец.
— Ну, украинец, один черт. Не бойтесь — кацапом не был и не думаю быть!
— Бей кацапов! — вдруг выкрикнул и грозно завращал белками высокий командир с красными глазами под черными бровями.
Полковник Забачта и второй командир, сидевший напротив, с погонами капитана и Георгиевским крестом на френче, до сих пор только презрительно усмехались, но после выкрика хорунжего со страшной фамилией Сокира[3] поднялись с места и спросили:
— Может, нам выйти?
— О присутствующих не говорят.
— Жаль, — заметил Лец-Атаманов, — а поговорить уже давно пора, а то нас в селе мужики спросили: «Вы какой банды будете?» Адъютант обиделся, а ответа не нашел.
— И ты проглотил молча, — огрызнулся адъютант.
— Потому что услыхал наконец правду, — сказал Рекало, пьяно ухмыляясь.
— Ежели тебе приятно называться бандитом — не возражаю.
— Я за истину. Только и слышим — там повстанцы, там повстанцы. И кто же? Наши сельчане. А почему восстают? Говорят, уже и станцию Комаровцы захватили.
— И Комаровцы? — со страхом проговорил Карюк.
— Большевики, а не сельчане, — буркнул Лец-Атаманов.
— Чем бы дитя ни тешилось… Ну, пусть в Комаровцах — большевики, а в Браилове, а в Смеле, в Мерчике, в Умани?..
— Но там их уже успокоили.
— Еще бы, до новых веников помнить будут армию Директории. Мы сами и делаем из них большевиков. Меня только интересует, кого же тогда мы защищаем от большевиков?
— Удивляюсь, как тебя допускали преподавать математику. Смела да Умань — еще не вся Украина. Тридцать пять миллионов…
— Где они, Лец? Кто был — и те разбегаются. А вчера целый полк перешел к красным.
Лец-Атаманов наморщил лоб: это была правда — казаки целыми подразделениями перебегали в Красную армию или к партизанам, — и он нехотя возразил:
— Не только света что в окошке, еще найдется сила.
— Антанта, сказывают, обещает помочь, — сказал старший Карюк. — Где ты слыхал, сынок? Дал бы бог!
Вместе с отцом в дивизионе служил и сын. У него было сизое от угрей лицо и такой же толстый фамильный нос.
— В «Трибуне» читал, — ответил молодой Карюк, набивая рот колбасой.
— И Антанта поможет, — сказал старик. — Это тебе Украина, а не какая-нибудь Исландия, где и трава не растет.
— Когда останутся одни только головорезы?
— В таком деле лучше иметь головорезов, чем гнилых интеллигентов, таких, как ты.
— Благодарю, Лец! Тогда давайте объединимся с атаманом Григорьевым.
— Григорьев не захочет, — откликнулся из угла молоденький командир, — побоится, что славное войско запорожское разложит его банду.
— У Григорьева программа: хоть круть, хоть верть — гуляй, смерть, — сказал молодой Карюк.
— Ну, опять за политику, — недовольно буркнул старший Карюк.
— А наша программа тебе ясна, Андрий? — спросил Лец-Атаманов. — Только что мы слышали программу твоего батьки. Для него «все люди — человеки», а для полковника Украина — немецкая выдумка… Выдумка! — Лец-Атаманов заскрипел зубами. — Зачем же вы тогда ей служите?
— Я служу силе, которая воюет с большевиками, пан сотник, — возразил полковник. — Напрасно вы, панове, тратите время. Давайте лучше пить. Все мы одинаково вопрошаем: «Куда, куда вы удалились?..» Поищем на дне. — И он опустил кружку в ведро.
— Нет, не одинаково! Я — за самостийную Украину! — выкрикнул молодой Карюк.
— В самую точку! — подхватил Рекало и затянул: