— Он не хотел покидать вас, верно?
— Да, он не хотел. Не хотел.
— Это то преступление, о котором вы говорили?
— Да.
— Ваше расставание.
Она не смотрит на него. Она говорит: да. Она говорит:
— Почему? Как знать… Я не знаю. Я еще не знаю этого, возможно, никогда не узнаю. Может быть, нашим преступлением была красота, она была удивительной, невозможной. Наша глубинная красота, которая, казалось, имела смысл, как всегда, когда она раздирает на части. Вопреки тому, что можно было подумать, он приехал с Севера. Из Ванкувера. Еврей, я думаю. Он верил в Бога.
И может быть, в счастье и в страх.
Или, быть может, в желание, слишком сильное, пугающее.
Он спрашивает ее:
— Иногда во сне вы произносите слово, похожее на чье-то имя. Ближе к утру, нужно быть совсем рядом с вами, чтобы его расслышать. Это едва похоже на слово, но можно подумать, что именно его кто-то кричал в отеле тем летним вечером.
Она говорит, что это слово и есть на самом деле то имя, которым она называла его и которым он тоже назвал ее в тот последний день. Это было его настоящее имя, но переделанное ею. В утро его отъезда она написала это имя напротив опустошенного жарой пляжа.
Она смотрела, как он спит. Около полудня она разбудила его, чтобы он взял ее последний раз. Он открыл глаза, но не пошевелился. Это она взяла его, она сама сделала так, что он проник в нее, он же был мертв от боли, от того, что ему предстоит покинуть ее. Именно тогда он назвал ее своим собственным именем, похожим на восточное, которое она переделала на свой лад.
Они в последний раз пошли на пляж. А потом они уже не знали, что дальше делать до его отъезда.
Он поднялся в номер, чтобы взять багаж. Она не хотела туда возвращаться. Возможно, он позвал ее в тот момент, испугавшись, что она сбежит из холла прежде, чем он вернется.
Она вспоминает о крике, который донесся из недр отеля. Она действительно хотела в последний момент сбежать, но этот крик удержал ее.
Он спрашивает, плакал ли он. Она не знает. Она больше не смотрела на него, она хотела его потерять.
Потом настал час отъезда.
— Я проводила его до самолета. Так принято.
— Сколько ему было лет?
— Двадцать.
— Двадцать.
Он смотрит на нее. Он говорит: столько же, сколько тебе. Он говорит:
— Поначалу вы подолгу спали, приходя в эту комнату. Это из-за него, а я не знал и будил вас.
Они долго молчат. Потом она продолжает:
— Из его имени я сделала другое. Оно говорило о стране песка. Столице ветра.
— Вы никогда больше его не произнесете.
— Это сделают вместо меня другие.
— А что оно значит?
— Равенство судеб в то утро, когда он спал. Перед этим пляжем, перед морем. Не знаю.
Они снова молчат. Потом он спрашивает:
— Но вы все-таки ждали письма, в котором он напишет, что возвращается?
— Да. Я не знала ни его фамилии, ни его адреса, но он знал название отеля, где мы были. Я предупредила их на тот случай, если придет письмо с этим именем на конверте. Но ничего не было.
— Вы сделали все, чтобы умереть.
Она смотрит на него:
— Мы не могли поступить иначе. Я даже пришла к вам, чтобы еще сильнее умертвить себя.
Он просит ее произнести это имя. Закрыв глаза, слушает, как она говорит его. Просит повторять его еще и еще, сам произносит его и вновь слушает, как она повторяет его. Он плачет. Он говорит, что это она кричала в отеле. Он узнает ее голос, как если бы только что снова услышал тот крик. Она не спорит с ним.
Она говорит: можете думать и так, все равно это неважно.
Он все еще стоит с закрытыми глазами перед молодым иностранцем. Он говорит, что не понимает этого слова, он думал, что оно ничего не значит, пока не услышал его, как слышал молодой иностранец с голубыми глазами, черными волосами в номере отеля «Рош», где он был вместе с ней.
Теперь она вспоминает прошедшее лето, тот вечер, открытые и освещенные изнутри клетки вдоль берега.
Он просит ее не закрывать лицо черным платком этой ночью, потому что он хочет смотреть, как она спит.
Он смотрит, как спит женщина, которой когда-то обладал молодой иностранец с голубыми глазами, черными волосами. Утром он говорит, что хотел, чтобы она приснилась ему, но ему никогда не снятся женщины. Он не может вспомнить ни одного сна, даже самого скучного и бесцветного, в котором присутствовала бы женщина.
Дни становятся короче, ночи длиннее, приближается зима. В предрассветные часы в комнату постепенно начинает пробираться холод. Он принес из запертой части дома теплые одеяла.
Сегодня буря, шум моря совсем рядом. Вода прилива штурмует стены дома. Эта комната, время, море стали историей.
Он говорит, что нужно уехать из Франции, поехать в какую-нибудь теплую страну. Он боится оставаться во Франции на зиму. Потом ближе к лету можно будет вернуться.
Каждый раз когда он говорит об отъезде, она слышит, как собаки смерти воют в ее голове и вокруг дома.
Она спрашивает: зачем ему нужно уезжать за границу? Что он там будет делать? Он не знает, может быть, ничего, может быть, напишет книгу. Может быть, встретит кого-то. Он словно ждет некой последней встречи, прежде чем умереть.
Она спит. Пока она спит, он говорит с ней.
Она лежит рядом с ним на полу. Она спит. Он говорит ей:
— Я не знаю, о чем вы думаете. Я не могу представить, что вы могли бы страдать от того, что я говорю. Я ничего не говорю. Я никогда не говорю правды. Я ее не знаю. Я не говорю ничего, что могло бы заставить страдать. Это потом, когда я вижу, что вы страдаете, я пугаюсь собственных слов.
Он колеблется, но потом все-таки будит ее. Он говорит:
— Не нужно думать о тех ночах, которые нам остались. У нас будет их еще много, прежде чем мы расстанемся.
Она знает: даже когда наступит эта последняя ночь, не нужно ничего говорить, потому что это будет начало уже другой истории, истории их расставания.
Он плохо понимает, о чем она говорит. У него всегда были только короткие истории. Истории без будущего. История молодого иностранца с голубыми глазами, черными волосами самая длинная. Только благодаря ей она еще длится. Она думает, что он ошибается, истории продолжаются даже тогда, когда о них не знают. Что они уже близки к концу света, где стираются судьбы, а истории обезличиваются и даже кажутся бесчеловечными. Своего рода общая любовь, говорит она. Должно быть, все это из-за питания и однообразия мира.
Они смеются. Смех делает их счастливыми.
Она просит, чтобы он сказал ей, если вдруг поймет, что начал любить ее, если вдруг это случится. А потом они вместе начинают плакать, как каждый день.
Когда она уходит, солнце врывается в комнату. Она закрывает за собой дверь, и комната погружается во мрак, а он уже начинает ждать наступления новой ночи.
В этот вечер она приходит позже, чем обычно.
Она говорит, что на улице холодно, город опустел, небо, омытое бурей, теперь ясное, почти голубое. Она не говорит, почему опоздала. Лежа рядом, они долго молчат. Она по-прежнему у стены. А он вновь возвращает ее к свету.
Она убрала черный платок.
Она говорит о том другом мужчине:
— Я видела его сегодня утром в отеле, когда ушла отсюда. Я знала, что этой ночью он спал там. Он сказал мне об этом. Он ждал меня. Дверь была открыта. Он стоял в дальнем углу номера с закрытыми глазами и ждал. Я подошла к нему.
Он уходит из освещенной части комнаты и идет к стене. Опускает глаза, чтобы не видеть ее. Они не смотрят друг на друга, инстинктивно изображая полное безразличие. Он ждет, пока она снова заговорит:
— Он спросил меня, произошло ли что-нибудь между нами. Я сказала, что нет, что мое желание все время растет, но я не говорю вам этого, потому что вам отвратительна мысль о таком желании. И внезапно я оказалась у него в руках. Я дала ему делать все, как он хотел.
Она говорит, что он кричал, а его руки сделались очень грубыми. Оргазм был такой силы, что она чуть не умерла.