- Вы и Россию всю разодрали. Я в Пицунду, к морю, на песочке греться тебя маленькую возил, в Грузию чачу пить летали. А сейчас что Турция, что Абхазия, что Грузия - один черт, заграница.
Дочь с тряпкой подошла к окошку и увидела два горшка с растениями. Один декабрист отца пышно цвел белыми цветами, второй горшок с таким же декабристом опустил бессильно веточки на подоконник, цветки от них отвалились и валялись рядом.
- Отец, а второй цветок у тебя откуда? Был же один?
- На прошлой неделе мы Марию Кузьминичну похоронили. Это ее цветок. Он осиротел, я его себе забрал. А он цвести отказался: видно, по хозяйке горюет.
- Сколько лет прожила твоя учительница?
- Восемьдесят четыре годика.
- Свое отжила, слава богу. Сейчас срок дожития пенсионерам увеличили, установили девятнадцать лет. Если посчитать, что на пенсию она вышла в пятьдесят пять, то на десять лет больше срока дожития прожила.
- Вы что, и "дожитие" установили? Мне сейчас семьдесят четыре года, на пенсию я вышел, отработав сорок два годика, в шестьдесят, прибавить еще девятнадцать, значит, через пять лет меня пора в гроб класть? А если я еще год протяну? Значит, этот год я чей-то чужой кусок хлеба есть стану?
- Денег, отец, у государства не хватает, денег. Страна стареет. Пенсионеров все больше и больше.
- А куда деньги делись? Миллиарды за границами в оффшорах. ОБХСС на вас нет. Сталина бы вам. Живо все деньги нашли бы.
Дочь села на диван к отцу. Обняла его.
- Отец, вспомни, как мы с тобой в то время жили. Тебе давали два килограмма мороженого мяса по талонам, колбасы палку. А о легковых машинах и мечтать нельзя было: очереди на годы. Ты, передовик производства, орденоносец, изобретатель, пятнадцать лет отработал, чтобы получить эту квартиру. А посмотри сейчас: машины чуть не в каждой семье, и не по одной. Люди строят особняки, хрущевку продать - уже проблема. Операции на сердце делают сотнями. Кому-то за деньги, а кому-то и бесплатно, по квотам государства.
- И все равно мы не голодали. И квартиру мне государство бесплатно выделило. Зато как были рады, когда тебе велосипед купили, ковер на стенку, правда, тоже по талону, рыбачить ездили, пионерские костры, песни, на демонстрации принаряжались и семьями с детишками ходили. Ты помнишь, как тебя на Первомай за ручку водили? А сейчас посмотри: в квартирах железные двери, в домах кодовые замки. Березовский повесился, разорился, оставшихся миллионов ему мало стало. Не хватило на яхту с золотыми кранами в ванной.
- Отец, дорогой мой отец, прошлого все равно не вернуть. Бизнесмены, предприниматели нужны, отец. Они бегут за золотым тельцом, грызутся за прибыль, глотают сердечные пилюли, но они двигают прогресс, отец. Лозунг успешного бизнесмена - агрессия. Опередить в технологии, опередить в новациях, остановился - обгонят, затопчут. Когда упали акции "Юкоса", мой Сергей за ночь поседел. Но потом поднялся, все выправил. Бизнес свой новый открыл. И не забывай - государство сейчас живет в основном на налоги предпринимателей. Не будь инициативных людей, по-прежнему работяги отбывали бы рабочее время в курилках за гроши и кусок мороженого мяса по талону.
- Я в курилках время не проводил.
- Таких, как ты, было немного, отец.
Марина встала, взяла ведро и тряпку и пошла домывать пол в прихожей. Домыла, привычно ополоснулась под душем, переоделась и снова села на диван.
- Марина, ты счастлива?
- А что такое счастье, отец? У нас с Сергеем любимая работа, мы сами себе хозяева, мы свободны в средствах, у нас по машине, на совершеннолетие Зине машину подарим, отдыхать ездим - когда по отдельности, когда вместе. Счастье - это внутреннее состояние человека, отец. Можно довольствоваться тем, что имеем, и чувствовать себя счастливыми, люди довольствуются меньшим - и тоже счастливы. А можно, имея все, но не имея яхты как у Абрамовича, чувствовать себя глубоко несчастным. Чувствовать себя счастливым при том, что имеешь - это дар свыше, отец.
- Счастье - это большой фанерный ящик с бесплатными ливерными пирожками в школьном буфете, и когда не будут детей по блату на выгодную работу устраивать, и воровать не будут..., - улыбнулся Прохоров.
Дочь привстала и внимательно посмотрела в глаза отцу:
- У тебя все нормально с головой, отец?
- Нормально, с ума еще не схожу. - Яков Петрович поднялся, взял пузырек с мазью, закатал штанину спортивных брюк, в которых привык ходить дома, и начал натирать колено.
- Ты мне внучку не испорти: у нее какой-то снобизм прорезается. В автобусе она ездить не хочет - от мужиков "заводом" пахнет, дед "какой-то вшивый рубль" уронил. А если замуж за слесаря придется выскочить?
- Отец, Зина никогда замуж за слесаря не выйдет. Во-первых, она не дура, да и я ей никогда этого не позволю. Мы в состоянии ей достойную пару подыскать.
- Немца?
- А чем немцы плохи, отец?
- Хороши, хороши. Особенно те, кто имеет Железный Крест и значок "Танковая атака. Мастер стрельбы".
- Неужели о войне сто лет надо помнить, отец?
Прохоров натер бальзамом больное место и опустил штанину.
- Отец, давай я тебе путевку куплю на грязевый курорт? Не упрямься, отец. Жизнь не изменить: кто-то богатый, кто-то бедный, кто-то может поехать на курорт, кто-то нет. Ты можешь. Я тебе куплю путевку на хороший курорт, у тебя будет люксовый номер, ты будешь жить в нем один, у тебя будет все - лечение, уход, питание. Не упрямься, отец!
Прохоров ничего не ответил. Дочка стала собираться уходить.
- Ну, я пойду?
- Иди, - Яков Петрович закрыл входную дверь и ушел в свою комнату. Надо было как-то попытаться заснуть. Без снотворного.
В воскресение вечером Зина и Генрих отправились на каток. Городской каток был местной достопримечательностью: располагался он в центре города, на нем было хорошее вечернее освещение - четыре тридцатиметровые мачты с полусотней прожекторов на каждой с разных сторон заливали его ярким светом. Ледовое поле постоянно чистилось и заливалось горячей водой специализированными финскими заливочными машинами, которые заливали и хоккейную коробку Ледового дворца спорта, расположенного поблизости. Из мощных репродукторов по вечерам здесь лилась хорошая музыка, в здании на территории катка работали теплые раздевалки, было кафе, где можно было выпить кружку горячего чая, нацедив кипяток из огромного четырехведерного настоящего угольного самовара, заказать пиццу, закусить горячими пирожками и ватрушками, приготовленными здесь же, на ваших глазах.
Каток был любимым местом отдыха многих горожан. Сюда приходили после работы с беговыми коньками, чтобы покататься на ночь по внешнему кругу катка, после напряженной тренировки и жестких баталий у бортиков ледовой хоккейной коробки Дворца спорта, прибегали отдохнуть, покататься "просто так" юные хоккеисты; мамы приводили будущих звезд фигурного катания, стояли на снежных брустверах вокруг льда и наблюдали, как их чада стараются делать "дорожки", крутят прыжки, падают и с румяными щечками подбегают к родителям: "Ну, ты видела? Видела мой прыжок в два оборота? Видела?". "Видела, дорогая, видела. Иди, катайся".
Генрих и Зина оставили верхнюю одежду в раздевалке. Зина осталась в теплых колготках, розовой юбочке, и теплом коричневом пушистом свитере, на голове у нее была красивая вязаная шапочка. Со лба волосы были убраны, зато сзади они пышной волной ниспадали на плечи. Ботинки коньков были коричневые и смотрелись они, конечно, хуже, чем обувь Генриха. У того были коньки, на каких выступают олимпийцы Германии, - ботинки белые, изящные и ужасно дорогие. Узкие спортивные брюки и куртка фирмы "Адидас", шапочка с помпоном выгодно выделяли его из основной массы катающихся. На коньках он держался уверенно, сказывались многолетние тренировки и опыт выступлений по фигурному катанию на соревнованиях, хотя и не европейского, но достаточно высокого уровня. Чего нельзя было сказать о девочке: Зина на каток ходила, на коньках держалась, но совместные с Генрихом тренировки фигуристов, на которых настояла мать, мастерства катания не добавили.