— Через неделю переберемся в новостройку. Готовы ли отделы штаба к эвакуации? — спросил Горюнов. — Здесь останутся только радисты и рында. Может быть, колокол заменим ревуном? Современно и громко.
— Пусть погорланит колокольчик. К душе он! — Пожилой вислоусый шофер с бензозаправщика громко высморкался в обширный платок.
— Не часто ли поминаем душу? Обвинял же нас Гладиков, что, используя атрибуты старины — церковь, колокол, мы скатываемся ко вздохам и мистике.
— Душа — понятие философское.
— Ты прав, Владимир Максимович, в бога давно никто не верит, а черта все-таки отпугивают! Талисманы, амулеты висят в кабинах. Перед полетом безбородые далеко не все бреются. Луговую, кроме тебя и Батурина, за штурвал никто сажать не желает.
— Старое поверье. Море всегда хочет взять себе женщину взамен той русалки, которую, по преданию, древний ирландский рыбак убил, не вняв ее мольбам о милосердии.
— Богунец с моим Павлом за убийство альбатроса отмутузили моториста с прибрежной метеостанции.
— Слегка, Михаил Михалыч. В альбатросе находят приют души погибших мореплавателей.
— Вот, товарищи, вы слышите объяснения замполита! Каково? Значит, прав Гладиков?
— Можно, стихотворение продекламирую? — спросил инженер-синоптик.
— Чье?
— Дело не в авторе.
— Давай. В ожидании прибытия Батурина я не начинаю деловую часть. Так что давай твой стишок, инженер!
Я увидел на айсберге птицу — Грациозна, искриста, легка. Старый боцман сказал: «Тебе снится, То искрится душа моряка!» Вот над клотиком вальсы танцует Альбатрос, задевая за стяг. Старый боцман сказал: «Репетует. Где-то снова родился моряк!»Дальше там про «черную пятницу», про швабру, упавшую за борт, и так далее. И вот, когда боцман надоел молодому матросу, тот восклицает:
— Твое море — соленая лужа! — Я завыл старикану назло. И вдруг вижу… не парус, натужась, Барк несет… а живое крыло!— Ну и в чем ты убедил нас?
— Не я вас, а боцман салаку!
— Молодой матрос оказался, слава богу, с воображением! — сказал, улыбнувшись, Донсков.
— Слышите? Слава богу! Замполит — и воздает славу всевышнему. Нужно прекращать!
— Не надо!
— Почему же, замполит? — прищурился Горюнов.
— Из маленьких традиционных игрушек создается большая романтика. Старые поверья отомрут, появятся новые, и ничего с этим не поделаешь. В городе свадебные кортежи видели? Автомобили заменили коней. Молодые обязательно кладут цветы к подножию статуи Ленина. Память о великом человеке? Да, но есть нюанс: новобрачные верят, что подобный ритуал, именно у памятника Ленину, поможет им сохранить любовь, создать крепкую семью. Чтобы жить, во что-то надо обязательно верить. Ведь о глупых мы до сих пор говорим: «без царя в голове!». Обычаи и суеверия, порою странные до нелепости, отомрут! Из добрых старых обычаев вытекут новые…
— Ладно, уговорили!.. Слышу, Павел подъехал. Наверное, Батурина привез… Синоптик, какую планируешь погоду?
— Разномастную, Михаил Михалыч. На Северном побережье уже есть «сморчки» — отдельные ледовые припаи. На плато Росвумчорр свирепеет минус. У нас завтра погостит погода ясная и довольно теплая. Недолго, конечно. Заметелит с насморком.
— В море?
— Сами понимаете.
— Будет работа аварийно-спасательной службе, — Горюнов вытянул руку в сторону открывшего дверь Батурина… — Опаздываешь! Докладывай коротко и побыстрее.
— Был. Разговаривал. Супруге Воеводина все равно, где его захоронят.
— Неужели? — взмахнул руками Ожников.
— Прошу встать и помолчать минуту!.. Садитесь… Как увековечим память погибшего товарища? — спросил Горюнов.
Высказывались сумбурно. Из коридора на порог заступил Галыга. Дальше идти не решался.
— Чего тебе, Степан Федорович? — спросил Донсков.
— У нас с Богунцом предложение насчет памятника.
— Подслушивал, что ли? — хмуро сказал Горюнов. — Не вижу Богунца.
— Ждет снаружи. Можно его позвать?
— Только быстро! — согласился Горюнов.
Через полминуты Галыга вернулся с Богунцом и начал торопясь, будто опасаясь, что его остановят:
— Средства, отпущенные профкомом, — капелешные! А нужен стоящий, каменный. Поручите нам с Антошей. Сработаем в лучшем виде. Только Николай Петрович поможет.