Маркин постоял немного и пошел навстречу уже севшему и бегущему по лужам к стоянке самолету.
Перекинув ноги в голубых обмотках через борт кабины, Березовский легко соскочил с крыла на землю.
— Этот самолет бракую! — крикнул он Маркину и, стащив с головы мокрый шлем, вдруг шмякнул его вместе с очками о землю: — Дают дерьмо! Ведь приказано лучшие самолеты отрядить! А этот? Пустой идет на предельной температуре воды! Как же он потянет набитый по горло планер? Через полсотни верст мотор перегреется, и летчик бросит планериста! Пусть забирают свое барахло и возят на нем арбузы с бахчи!
— Спокойно, капитан.
— Вот именно! — с трудом разжимая пересохшие губы, сказал подошедший Стариков. — Без эмоций и грубостей. Напоминаю еще раз: запасных машин нет!
— Тогда только пять самолетов пойдут в рейс.
Сизое лицо Старикова словно окаменело. Он смотрел на ставшего для него прозрачным Березовского. И голос капитана доносился будто из-за плотной ширмы:
— Я этот самолет из группы исключаю, товарищ полковник.
Нереальный голос. Не могли быть эти слова сказаны ему, представителю Центрального штаба, капитаном.
— Вы? Вы исключаете! Не-ет! Об этом подумает другой, а вас я накажу! Кто позволил срывать задание!
Березовский как-то неловко затоптался на месте, поднял шлем с земли, начал его обтирать рукавом куртки.
— Другой, о котором вы сказали, товарищ полковник, тоже не минует наказания. Зная о неисправности самолета, он поднимет аэросцепку в воздух и потеряет ее далеко от цели. Это будет уже преднамеренное и преступное действие…
— Зачем приказали размотать тросы с барабанов?
— Проходя мимо, увидел на одном несколько лопнувших ниток.
— Их больше сотни в пучке!
— По инструкции не положено, товарищ полковник.
Стариков неприязненно смотрел в усталые глаза капитана. Пристально смотрел, желая понять, кто же перед ним стоит. Капитан выдержал взгляд. Тогда Стариков резко повернулся и пошел со стоянки, медленно переставляя ноги в забрызганных грязью высоких сапогах.
Комиссар Маркин что-то хотел сказать Березовскому, но только махнул рукой и двинулся за полковником. Березовский остановил его:
— Вадим Ильич!
— Ну?
— Прикажите обмундировать ребят в новое… ведь в первый бой, как на праздник! — И уже вслед Маркину: — Сапоги, сапоги не забудьте, в обмоточках туда лететь нельзя!
Догнал и, пристроившись к Старикову, Маркин зашагал с ним в ногу.
— Боюсь даже говорить с Москвой, комиссар.
— Давайте я, от своего имени?
— Ну, это брось, Вадим Ильич!.. Сколько твой Березовский в капитанском звании ходит?
— Кажется, в сороковом получил.
— Ты вот что… выделяй-ка вместо полудохлого Р-пятого свою машину. Формальности утрясу потом… Как только приедет начальник школы из командировки, пишите на Березовского аттестацию. По возвращении майором порадуете.
С фронтового аэродромаНебо капитан Березовский обжил давно. Он изучил его повадки еще до войны, работая инструктором в летном училище.
В июне сорок первого штурмовал на истребителе И-16, «ишачке», колонны войск вермахта, нагло переползшие на нашу землю. Прикрывал тяжелые тихоходные бомбардировщики ТБ-3, по которым немцы стреляли не спеша, будто в учебные мишени, и жгли, жгли. Березовский сражался как мог, защищая товарищей. Вот тогда и всадил немецкий ас очередь в его истребитель. В предсмертной икоте захлебнулся мотор «ишака». Две пули пробили левую руку пилота, царапнули кость.
Березовский выпрыгнул, свернулся в комок, падал почти до земли, провожаемый посвистом пуль. Раскрыл парашют и сразу спружинил на сильных кривоватых ногах. Купол белой горкой опал за спиной. Немецкий пилот не отстал, на трех заходах вгонял маленькую фигурку человека в паутину прицела и, не скупясь, опустошал зарядные ящики. Он ковырял землю вокруг Березовского, осыпал тлеющими дырками в двух местах купол, а капитан стоял, расставив широко ноги. Потрясая кулаком здоровой руки, он зло ругался: «Мазила! Вот тебе, рыжий!..»
Левую руку подлечили, только теперь она плохо справлялась с сектором газа боевой машины, и пришлось перейти на планеры, где мотора нет.
Березовский, выжив сам, теперь еще поднял в небо и новую поросль пилотов. Вот они, плывут справа и слева от него, и носы планеров окрашены багрянцем заката.
Есть здесь и девушки.
В каждом планере гамак. Он закреплен под потолком грузовой кабины. Обыкновенный гамак, какой растягивают отдыхающие между деревьев и наслаждаются, покачиваясь в нем. Качается он и в планере, как мягкая подвеска для запалов, коробочек с детонаторами, серых кубиков двойного меленита — вещества огромной взрывчатой силы, — запрятанных в фанерный ящик. Все это злое добро переложено грязной ватой из старых солдатских тюфяков и укутано в брезентовый чехол. А в чехле вырезано маленькое отверстие, из него торчит кусок покрашенной в черное парашютной стропы с толстым рыболовным крючком на конце. Может быть, сомов приготовились удить планеристы?